От Пекина до Берлина. 1927–1945

Чуйков Василий Иванович

В это время командира 74-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Баканова вызвали к телефону. Вернувшись, он доложил, что звонили от центральных ворот Цитадели. Туда прибыли парламентеры. Баканов попросил разрешения съездить и принять их. Вскоре он сообщил, что гарнизон крепости сдается и что возле него находится бывший комендант крепости генерал Маттерн. Спустя четверть часа в комнату, в которой мы заседали, пыхтя, как паровоз, и еле втиснувшись в дверь, вошел генерал-майор Маттерн. Это была туша пудов на восемь. Отдышавшись, он передал мне записку от коменданта крепости генерала Коннеля, который просил советское

командование оказать помощь раненым.

– А где сам Коннель?

– Застрелился.

Когда я спросил, а как себя чувствует генерал Маттерн, он пожал плечами:

– Мне что, я не член нацистской партии, зря не стал бы проливать кровь, зная безнадежность сопротивления. Гитлеру капут!

Маттерн рассказал, что из 60 тысяч немецких солдат и офицеров, находившихся в Познани, осталось боеспособных около 12 тысяч. Они сдаются на милость победителя.

В день славного двадцатисемилетия Красной Армии – 23 февраля 1945 года столица нашей Родины отметила победу наших войск в Познани 20 залпами из 224 орудий.

Пока 39-я гвардейская стрелковая дивизия, 29-й гвардейский стрелковый корпус и 91-й стрелковый корпус штурмовали Познань, основные силы 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий, а позже и основные силы 69-й армии, наступая строго на запад, вышли на границу Германии, пересекли ее, устремились в глубь территории противника.

Свершилось! Волна огромной наступательной силы двигалась на запад. Теперь волна докатилась до цитадели фашизма. Наша армия на границе Германии 28 января 1945 года. Бойцы по-своему выразили свое настроение. На пограничных столбах мне довелось видеть надписи: «Вот она, фашистская Германия!»

Чувства эти понятны, очевидно еще было невозможно разделить в сознании солдата страну, народ и фашизм во главе с Гитлером. Слишком была свежа память о злодеяниях захватчиков на нашей и на польской земле. Вчитываясь в этого рода надписи, я вспомнил и Майданек… Вспоминал и свои опасения, что на немецкой земле могут выплеснуться ярость и гнев русского человека.

Политработники армии были уже давно нацелены на то, чтобы правильно осознать минуту, предотвратить всякую попытку к каким-либо эксцессам.

Политорганы Красной Армии проявляли серьезную озабоченность этой проблемой. 9 февраля в редакционной статье «Красная звезда» писала:

«„Око – за око, зуб – за зуб“, – говорили наши деды… Конечно, мы понимаем эту формулу совсем не так прямолинейно. Нельзя представить себе дела таким образом, что, если, скажем, фашистские двуногие звери позволяли себе публично насиловать наших женщин или заниматься мародерством, то и мы в отместку им должны делать то же самое. Этого никогда было и быть не может. Наш боец никогда не допустит ничего подобного, хотя руководствоваться здесь он будет отнюдь не жалостью, а только чувством собственного достоинства… Он понимает, что всякое нарушение воинского порядка ослабляет армию-победительницу… Наша месть не слепа, наш гнев не безрассуден…»

Немецкий народ поражением фашизма не обрекался победителями на гибель и уничтожение. В Германию входили победители, но не убийцы! Красная Армия несла на своих победоносных знаменах не только поражение гитлеровскому режиму, но и свободу немецкому народу, одному из великих народов мира.

Переход границы третьего рейха не мог не поднять боевого духа наших

войск, не мог не повлиять на их наступательный порыв. Все, от рядового солдата и до генерала, все рвались вперед.

Летчики из авиаразведки рассказывали, что все дороги Германии забиты потоками беженцев, что на железнодорожных путях образовались пробки, кюветы забиты легковыми машинами, что вереницы беженцев втягиваются в Берлин, что их оттуда разбрасывают во все направления, что люди мечутся в панике.

Наши радиоперехватчики иногда давали почитать нам интересные радиопередачи по берлинскому радио. Вспоминается, что в очень кратких сообщениях о положении на фронте берлинское радио так характеризовало тогдашнюю обстановку: «Положение на Восточном фронте невероятно тяжелое…»

Гитлер пытался мистикой усыпить тревогу народа. Вот его фраза из его последнего выступления перед немецкий народом 30 января: «Сохранив мне жизнь 20 июля, всевышний показал, что он хочет, чтобы я остался вашим фюрером».

У нас не было никаких сомнений в том, что фюрером ему осталось быть считанные дни…

Ничто уже не помогало… И брошенные, обреченные на гибель гарнизоны в крепостях, и заклинания фюрера, и тайная дипломатия, и политические интриги…

Рассказывая о немецких контрударах в Арденнах и Вогезах, я уже говорил о том, что с Западного фронта были переброшены все задействованные начтем немецкие дивизии, которые ещё сохранили в какой-то степени свою боеспособность. По существу – Западный фронт был открыт…

В то время начальником генерального штаба сухопутных войск Германии был Гейнц Гудериан. С его именем неразрывно связана история гитлеровской армии. Он был одним из первых в Германии, кто оценил значение танковых войск в тридцатых и сороковых годах. Он шел впереди Гитлера во главе танковой дивизии в Вену, он сжимал стальные клещи вокруг Дюнкерка, он ворвался во главе бронированных чудовищ на нашу землю, его наступление и его карьера закончилась после провала наступления под Москвой… На посту начальника генерального штаба перебывали многие генералы… Ни один из них не изменил хода войны. Гитлер вспомнил о Гудериане и ставит его на один из самых высших армейских постов.

В послевоенные годы Гудериан имел возможность обдумать свершившиеся события. Он отчетливо видел, что происходило в последние дни войны. В своей книге «Воспоминания солдата» он пишет:

«23 января мне представился новый связной от министерства иностранных дел, посланник доктор Пауль Барандон… Господин доктор Барандон получил от меня неприкрашенную информацию и оценку тяжелого положения на фронте. Мы совместно обсудили вопросы, касающиеся возможностей оказания помощи со стороны министерства иностранных дел, время для которой, по нашему общему мнению, уже наступило. Мы хотели добиться, чтобы дипломатические отношения с теми немногими государствами, с которыми они поддерживались нашим министерством иностранных дел, были использованы для заключения хотя бы одностороннего перемирия. Мы надеялись на то, что западные противники, вероятно, поймут опасность, которая связана с быстрым продвижением русских к границам Германии… и склонятся к заключению перемирия или хотя бы к безмолвному соглашению, которое позволило бы ценой уступки западных районов использовать все остатки наших сил для обороны на Восточном фронте…