От первого до последнего слова
Шрифт:
Не было ничего на свете важнее его дела, и он так гордился тем, что многое успел за годы, прошедшие после института и ординатуры, и что все это он покажет своему учителю, и тот тоже погордится им немного!..
Супруга не разговаривала с ним целую неделю, а может, и больше. Все никак не могла усвоить, что с Долговым подобные воспитательные приемы не проходят и ничего, кроме раздражения, у него не вызывают.
Впрочем, она любила устраивать ему такого рода выволочки и все ждала какого-то результата!.. Ей казалось, что если в этот раз не помогло, то в следующий раз точно поможет, он возьмется
Во время одной из таких выволочек он и отправился пить кофе с Алисой Порошиной.
А потом они встретились еще раз. И еще раз. И еще.
Он – искренне веря, что они теперь на самом деле «дружат».
Она – осторожно присматриваясь к нему.
Он легко краснел, очень стеснялся своей машинки с помятым крылом, смотрел исподлобья и вдохновлялся, только когда речь заходила о работе. Не то чтобы он был сумасшедший, похожий на чокнутого профессора из кино, который весь фильм безостановочно твердит только о том, какой он сконструировал трансгалактический антиглюкатор, и все зрители над ним потешаются!.. Но все долговские разговоры так или иначе все равно сводились к медицине, хирургии, новым технологиям и смешным случаям, приключившимся с ним на работе.
Она внимательно слушала его – изучала.
Ему шли его джинсы и майки, но безошибочным женским взглядом Алиса определила, что за ним особо никто не ухаживает, да и он сам своим внешним видом нисколько не озабочен. Ему шла его профессия – пожалуй, он не мог быть летчиком, архитектором или инженером, хотя смешно рассказывал о том, что в медицину попал случайно, после того, как его не приняли в физтех. Ему было все равно, куда поступать, все шли в медицинский, ну и он пошел, а почему нет?..
Он рассказывал, а она слушала и так внимательно смотрела, что время от времени он смущался и спрашивал:
– Что вы на меня так смотрите?
Она смотрела, потому что он ей очень нравился, просто ужасно.
Ей хотелось за ним ухаживать, и однажды в модном дорогущем магазине она поймала себя на том, что изучает вешалки с мужскими костюмами и прикидывает, какой из них больше подошел бы Долгову.
У них еще ничего не было, и любовь даже не началась, и о семье его она была осведомлена, но костюмы уже рассматривала и ругала себя за это. Тогда она работала в больнице, но уже собиралась уходить – диссертация, отзыв на которую написал Дмитрий Евгеньевич, открывала ей путь в иностранные фармацевтические представительства, где больше платили, не было боли, грязи, черной работы, ночных дежурств и обезумевших людей.
Кажется, Долгов осуждал ее за то, что она собирается «дезертировать».
– Я не могу вкалывать по ночам, возиться со стариками и старухами, выслушивать бесконечные жалобы и ничего за это не получать! Наверное, я плохой врач, но я не могу!..
– Если из медицины уйдут все порядочные и образованные люди, кто же в ней останется?
– Вы останетесь, Дмитрий Евгеньевич!
Он исподлобья смотрел на нее голубыми страшными глазищами, и у нее холодело сердце.
– Обо мне нет речи, – возражал он негромко. Он всегда говорил негромко, и только потом она узнала, что именно этого его негромкого голоса до смерти боятся все ассистенты и медсестры. – Но дело ведь
– При чем здесь моя диссертация?! Я все равно никогда не смогу сделать в науке ничего нового, и та область, в которой я работаю, давно и хорошо изучена!
– Двигать вперед науку, может быть, и не нужно, – соглашался он все так же негромко, и в этом была сумасшедшая убежденность, – но в любой профессии должны быть порядочные люди, просто хорошо делающие свое дело! И меня бесит, что все эти люди, и вы в том числе, почему-то уходят из медицины!
– Потому что в ней невыносимо, в этой вашей медицине!
– А ваши больные? – спросил он и взглянул исподлобья. – Которые завтра будут ждать, что к ним придет добрый доктор, вылечит и поможет? С ними как? Как вы им объясните, что добрый доктор отправился искать место получше?
Она молчала и смотрела на него – потому что он очень ей нравился! Нравилась его негромкая убежденность, категоричность, максимализм, черт возьми!..
– Дело не в том, что я ненормальный и ничего не понимаю, – продолжал он. – Дело в том, что наша с вами профессия нас слишком ко многому обязывает! – Он подумал и продолжал смущенно: – Вы не подумайте, что я святой…
– Нет? – живо переспросила Алиса.
– Нет, – твердо сказал он, решив, что она спрашивает без иронии, – но я точно знаю, что если уж вы взялись лечить и больные в вас верят, их бросать нельзя! Вы бросите, еще кто-нибудь бросит, и вообще все бросят, и с кем останутся больные?..
Он взглянул на нее голубыми серьезными глазищами, и Алиса Порошина поняла, что жизнь ее кончилась.
Вот в этот самый миг.
То, чем она жила прежде – работа, зарплата, диссертация, мама поссорилась с сестрой, надо бы помирить обеих, бывший муж, заботившийся о ней, будто он был никакой не бывший, – все перестало существовать.
Вселенная начала вращаться в другую сторону. Крохотная воронка, в которую закрутилась материя, когда Алиса позвонила Долгову и пригласила его на кофе, стала стремительно вращаться, захватывая весь окружающий мир.
Дмитрий Долгов об этом еще даже не подозревал, а она уже строила планы, как соблазнить его!..
Он должен быть моим. Просто потому, что больше ничьим быть не может. Он с его тихим голосом, голубыми глазами, сумасшедшей убежденностью в своей правоте, с его диктаторскими замашками – он искренне бы удивился, если бы ему сказали, что у него диктаторские замашки! Я получу его на любых условиях – в качестве любовника, приходящего партнера, мужа другой женщины, мне все равно. Какая разница!.. Он создан, чтобы быть моим, и он будет моим.
И она его соблазнила.
Много лет спустя, когда они хохотали, вспоминая «первую ночь», Долгов всячески отрицал, что это она его соблазнила, и говорил, что давно уже принял решение, что важные решения он всегда принимает сам, что, едва ее увидев, он уже знал, как все будет дальше, и Алиса с ним не спорила.
Во-первых, спорить с ним не имело никакого смысла. Он был прав по определению, даже когда не прав.
Во-вторых, он действительно всегда принимал решения сам, и она вполне могла позволить ему пребывать в этой иллюзии.