От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным
Шрифт:
Собчак решил сам руководить штабом. Потом подключилась Людмила Борисовна, его супруга. И он объявил, что она будет возглавлять штаб. Мы переубедили его и ее, потому что не были уверены, что ей станут подчиняться все, кто нужен для работы в штабе.
Пока решали, кто будет руководить кампанией, упустили массу времени.
Перед первым туром мы с Алексеем Кудриным, который тоже был заместителем Собчака, решили все-таки включиться. Но Собчак сказал, чтобы я продолжал заниматься городом. Надо же было, чтобы кто-то занимался хозяйственной деятельностью пятимиллионного Петербурга в тот период.
Тем
Выборы мы благополучно продули.
«Короче, я решил уйти»
Еще некоторое время после поражения я сидел в кабинете в Смольном. Шел второй тур президентских выборов, а я был в санкт-петербургском отделении штаба Ельцина и активно там работал. Новый губернатор Владимир Яковлев сразу не стал выгонять меня из кабинета, но как только президентские выборы закончились, меня довольно жестко попросили освободить помещение. К тому времени я уже отказался от предложения Яковлева сохранить за мной пост заместителя мэра. Он сделал его через своих людей.
Я считал для себя работу с Яковлевым невозможной, о чем ему и сообщил.
Тем более в процессе предвыборной борьбы я был инициатором заявления, в котором все чиновники мэрии подтвердили, что в случае поражения Собчака они покинут Смольный. Было очень важно высказать консолидированное мнение, чтобы все люди, которые работали с Анатолием Александровичем, с его администрацией, поняли, что его проигрыш — это крушение и для них. Хороший стимул, чтобы все включились в борьбу.
Мы тогда собрали журналистов и сделали открытое заявление для прессы, которое я озвучил. Так что после этого мне оставаться в мэрии было просто неприлично.
К тому же в ходе предвыборной кампании я несколько раз прошелся по Яковлеву. Уже не помню, в каком контексте, но в одном из телевизионных интервью я назвал его иудой. Как-то так к слову пришлось, и я его приложил.
Хотя отношения с Яковлевым у нас от этого лучше не стали, но, как ни странно, все-таки сохранились.
Но все равно остаться я не мог. Впрочем, как и многие другие сотрудники.
Помню, как пришел ко мне Миша Маневич и говорит: «Слушай, я хочу с тобой посоветоваться. Мне Яковлев предлагает остаться на посту вице-мэра». Я говорю:
«Миша, конечно, оставайся». А он говорит: «Ну как же, мы же договорились, что все уйдем». Я ему: «Миш, ты что? Это же предвыборная борьба была, мы были вынуждены это сделать. Но теперь-то на кого все это оставлять, кто будет работать? Городу нужны профессионалы». Я уговорил его остаться.
Миша был потрясающий парень. Мне так жалко, что его убили, такая несправедливость! Кому он помешал?.. Просто поразительно. Очень мягкий, интеллигентный, гибкий в хорошем смысле слова. Он принципиальный был человек, под всех не подстраивался, но никогда не лез на рожон, всегда искал выход, приемлемые решения. Я до сих пор не понимаю, как такое могло случиться. Не понимаю.
Кроме Миши, я еще нескольких сотрудников уговорил остаться. Дима Козак, который был руководителем юридического управления, уже написал заявление, уволился. И я его уговорил вернуться — он вернулся. Но вообще, тогда довольно много народа
МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:
Заявление об уходе я написала в последний день работы Владимира Владимировича в Смольном. Уходила я в никуда, никакого запасного аэродрома у меня не было.
Работать с Путиным было сложно, но очень интересно. Работать с умными людьми вообще интересно. И я себе не представляла, что смогу работать с кем-то другим.
Владимир Владимирович догадывался о моих настроениях еще до того, как я пришла к нему с заявлением. Он меня стал отговаривать: «Марина, почему вы решили уйти?
Подождите, не уходите». Он сказал, что не знает, где будет работать дальше, и не уверен, что сможет в будущем предложить мне какую-то работу. Я ответила:
«Независимо от того, сможете вы мне предложить что-то или нет, я все равно работать здесь не буду».
Когда я принесла ему на подпись заявление о своем уходе, глаза у меня были на мокром месте. Он заметил это, попытался меня успокоить: «Мариночка, не надо так расстраиваться». Я постаралась взять себя в руки: «Все, извините, пожалуйста, больше не буду». Он опять: «Не расстраивайтесь так, пожалуйста».
Конечно, я довольно тяжело все это переживала. Было жаль, что заканчивается такой интересный и довольно значимый период в моей жизни.
И все-таки я была абсолютно уверена, что у Владимира Владимировича все должно быть хорошо, и понимала, что такой умный человек не может остаться невостребованным.
В июле мы с семьей переехали на дачу, которую я строил несколько лет, и стали жить там в ожидании, — ведь я «такой нужный всем» и меня обязательно куда-нибудь позовут. Анатолий Александрович твердо так сказал, что меня непременно сделают послом. Он тогда переговорил с Примаковым и сказал мне: «Я с министром говорил — будешь послом». Я, конечно, сомневался, что меня послом куда-то отправят, но мне было неловко Собчаку говорить: «Анатолий Александрович, это чушь несусветная! Не только мне, но и вам не видать никакого посла как своих ушей!» Так и случилось.
«Собчак был настоящим»
Анатолий Александрович Собчак был человеком эмоциональным. Он всегда любил быть в центре внимания, чтобы о нем говорили. При этом ему, как мне казалось, было отчасти все равно, ругают ли его или хвалят.
В начале своей работы в Ленсовете он несколько раз позволил себе резко высказаться об армии. Назвал генералов тупоголовыми, хотя на самом деле не считал, что они тупоголовые. Я это знаю. Собчак нормально относился к армии.
Пришлось к красному словцу, в запале, вот и сказал. Ему казалось, что широкая общественность поддерживает такое мнение, вот и лепил. Ошибка.
А генералы его на дух не переносили. Как-то было заседание военного корпуса или что-то в этом роде. Сам он член военного совета Ленинградского военного округа, и это заседание у него в плане стояло. А тут Алла Борисовна Пугачева в город приезжает. Он мне говорит: «Слушай, позвони генералам и скажи, что я не приеду».
Он на самом деле хотел Пугачеву встретить. А генералы и так уже из-за него перенесли заседание, неудобно, обидятся. «Надо, — говорю, — ехать». «Ну скажи, что я заболел!» И все-таки уехал в аэропорт встречать Пугачеву.