От первого лица
Шрифт:
И шеф ему брякнул про Брумма. Со смехом, конечно; Лисоцкий тоже посмеялся, поговорил про телепатию, а уходя, взял зачем-то физическую энциклопедию. Сказал, что хочет освежить в памяти второе начало термодинамики. Наверное, соврал. Я ему почему-то не верю.
Лаборантка Неля принесла письмо, отпечатанное на бланке, мы с шефом расписались и отправили его вверх. И оно тихо двинулось в Верхние Петушки в качестве официального документа.
Письмо ушло, и мы о нем забыли. Все пошло своим чередом. С лекции пришел Саша Рыбаков и впился в свой осциллограф.
К концу рабочего дня Брумм опять всплыл по какому-то поводу. Выяснилось, что Саша знает его эффект. Ну, Саша вообще все знает, это неудивительно. Он оторвался от осциллографа, протер очки и сказал:
— Ты еще с ним нахлебаешься. У него хитрая теория.
— Вот еще! — сказал я.— Ее давно похоронили.
Саша хмыкнул и посмотрел без очков куда-то вдаль, по-видимому в семнадцатый век, в город Кельн, где обитал Ганс Фридрих Брумм. От этого его лицо сделалось немного святым. А впрочем, так всегда бывает у близоруких, когда они снимают очки.
2. ПРОВОЖУ ЭКСПЕРИМЕНТ
Через три недели история с Бруммом вступила в новую фазу. Шеф пришел на работу хмурый и долго перекладывал на столе бумажки. Я уже подумал, что его опять в кооператив не приняли. Оказалось, нет.
— Вот такие дела, Петр Николаевич,— сказал шеф. .
Это мне еще больше не понравилось. Обычно он ко мне обращается менее официально.
Шеф достал из портфеля папку, а из нее вынул бумаги. Я сразу же заметил сверху письмо со знакомым фиолетовым почерком. И конверт был такой же: «Поздравляем с днем Восьмого марта!» А дело, между прочим, было в сентябре. На этот раз к письму была подколота бумага из газеты. Не считая институтских резолюций. Только они были уже в повышенном тоне.
Шеф молча положил это все передо мной и стал курить. Я чувствовал, что он медленно нагревается. Как паровой котел. Потом он подскочил и ударил кулаком по столу, отчего фиолетовые буквы письма прыгнули куда-то вбок.
— Поразительно! — закричал шеф. — Мракобесие! Алхимией заниматься я не желаю!
— Ничего, Виктор Игнатьевич,— сказал я.— Это тоже полезно. Вы только не волнуйтесь, я все сделаю.
— Вы уж, пожалуйста, Петя,— попросил шеф.— И ответьте как-нибудь мягче. Пообещайте ему что-нибудь.
— Посмертную славу,— предложил я.
— Ни в коем случае! — испугался шеф.— Пообещайте ему какой-нибудь прибор, что ли? Амперметр, к примеру... О господи! — И шеф нервно забегал по лаборатории. Он всегда принимает все близко к сердцу. Так он долго не протянет.
В письме из газеты указывалось на недопустимость пренебрежительного отношения к письмам трудящихся. Оказывается, нужно было проверить самим эффект Брумма, а не ссылаться на какого-то Максвелла.
— Брумм-брумм-брумм...— запел шеф на мотив марша.
—
— Брумм-брумм-брумм,— еще громче запел шеф.
Я отложил свой эксперимент и занялся опытом Василия Фомича. Прежде всего предстояло достать свечку. Гена посоветовал купить в магазине, а Саша Рыбаков — в церкви. Церковь к нашему институту ближе, чем магазин, поэтому я направился туда.
У церквей странное расписание работы. Иногда они закрыты весь день, а иной раз работают даже ночью. Мне повезло. Церковь функционировала. У входа какая-то старушка торговала свечками. Свечки были тонкие, как макароны, и дорогие. Я купил пять штук, и старушка меня перекрестила. Видать, я ей понравился.
С подковой дело обстояло хуже. Я просто не знал, где в городе можно достать качественную подкову. Позвонил в справочное бюро. Меня там обругали, сказали, чтобы я не хулиганил. Тогда я заказал подкову в механической мастерской. Дядя Федя, наш стеклодув, нарисовал мне по памяти эскиз. Он у нас родом из деревни. Я перечертил по всем правилам в трех проекциях, и в аксонометрии тоже. Все честь честью. Выписал наряд и стал ждать.
Три дня я бегал в мастерскую, интересовался заказом. Наконец подкова была готова.
— У тебя конь-то что, одноногий? — спросил слесарь.
— Остальные у него протезы,— сказал я.
— Кобыла или жеребец?
— Скорее, жеребец.
— Жалко животное,— сказал слесарь.
Я принес подкову на кафедру и принялся готовить опыт. Народу набежало очень много. Шеф, чтобы не волноваться, ушел в библиотеку. Я чувствовал, что он не совсем уверен в результате. Лисоцкий ходил и иронизировал насчет подковки. Однако к схеме приглядывался очень внимательно. Это я отнес за счет его природной любознательности.
Я укрепил подкову на штативе, припаял к ней провода, подсоединил амперметр и зажег свечу. Все это напоминало венчание. Со свечой в руке я походил на жениха. На месте невесты стоял Лисоцкий.
— Надо спеть аллилуйю,— предложил Рыбаков.
Я поднес свечечку к подкове и начал нагревать. Стрелка прибора дрогнула и подвинулась на одно деление.
— Термоэлектрический ток,— констатировал Лисоцкий.
Ну это я и сам знаю. Никаким Бруммом и не пахло. Я извел три свечки, нагревая подкову в разных местах. Она потеряла прежний блеск, закоптилась и выглядела жалко. Получилась какая-то бывшая в употреблении подкова.
— Ни хрена,— сказал Саша Рыбаков и вернулся к своим приборам.
— И должно быть ни хрена,— раздался сзади голос шефа. Он незаметно подошел и наблюдал за опытом.
— Дайте паяльную лампу,— сказал Лисоцкий.
— Не мешай эксперименту! — сказал шеф.
— Дайте лампу! — закричал Лисоцкий.
Ему дали лампу, и он в течение десяти секунд нагрел подкову добела. Провода от нее отпаялись, а результат был тот же.
— Не та подкова,— заявил Лисоцкий.— Суррогат, а не подкова. Нужно настоящую, с коня. С копыта, так сказать!