От первых проталин до первой грозы
Шрифт:
Ой, сколько радости! Бежишь рядом по грязи, стараешься не отстать от кораблика. В руках длинная палка. Ею надо вовремя ловко подправить судно, чтобы оно не наскочило на мель или на каменную скалу. Тут уж не зевай, смотри в оба, ведь ты одновременно и рулевой и капитан. Не усмотрел — конец: судёнышко опрокинулось, его захлестнула волна. Теперь ты уже не капитан, а спасательная команда. Концом той же палки подхватываешь потерпевший аварию корабль и ловко выбрасываешь на берег. Правда, восстановить судно невозможно — его корпус совсем размок, раскис, но это и неважно. Важно, что корабль спасён,
Ну разве при такой спешной работе есть время думать о каких-то штанах, башмаках, калошах?! А вот мама этого никак понять не хочет и грозит, пока не подсохнут улицы, совсем из дому не выпускать. Впрочем, это только одни угрозы. За вечер, за ночь одежда высохнет и даже нагреется у жаркой печи. А мама за это же время немножко остынет от гнева и утром снова пустит гулять. Правда, перед гуляньем она берёт с меня слово, что я даже близко к ручьям и лужам не подойду.
Слово, конечно, даёшь и даже веришь сам, что его не нарушишь. Но как удержаться перед соблазном?
Сначала решаешь пустить только один кораблик и полюбоваться на него только издали. Потом — ещё один. А потом незаметно для себя увлечёшься и бултых по колено в воду! Ну тут уже всё равно, терять теперь больше нечего, да и, как говорится в пословице: «На миру и смерть красна!» Ведь все твои товарищи такие же мокрые, со всех хоть лопатой грязь скреби.
Весело пускать по весенним ручьям белые бумажные кораблики, но особенно интересно бывало удрать подальше от дома, на нижнюю улицу, к самой речке. Здесь, внизу, уже не ручьи, а настоящие потоки. Они не журчат, а прямо ревут, врываясь с брызгами, с пеной в широкий разлив реки.
Хорошо прибежать на нижнюю улицу, поглазеть на разлив, а потом запустить свой кораблик в бурный поток, несущийся в реку. Одно только плохо: ни один кораблик до реки не доплывёт, сразу его потоком подхватит, перевернёт, захлестнёт волной; вот и пропал, даже спасательная команда помочь не успеет.
Бывало, носимся мы, ребятишки, по берегу, крик, визг:
— Ой, утонул, спасите!
Палки в ручей, шарим по дну. Нет, не спасти, унесло вместе со щепками, с разным мусором прямо в реку.
Только один раз, помню, совсем иначе вышло. Был у меня в кармане листочек бумаги поплотнее других, вроде восковки. «Дай-ка, — думаю, — из него кораблик сделаю». И хочется сделать, и жалко такой материал испортить, всё равно ведь сразу кораблик водой зальёт. Подумал, подумал и всё же решил сделаю.
Хороший получился корабль: плотный, крепкий такой. Даже жаль его на верную гибель пускать, ну да уж будь что будет!
Пустил. Гляжу: подхватила вода мой кораблик и понесла. Кругом волны кипят, подбрасывают его, из стороны в сторону кидают. А он и не тонет, ему хоть бы что! Такой крепкий, устойчивый, только покачивается и плывёт всё дальше и дальше.
Я рядом с ним со всех ног бегу, и другие ребята за мной поспешают. Но вот и конец — бежать дальше некуда, дальше река. В этом месте поток с глухим рёвом вниз обрывается.
«Пропал
Гляжу на него и глазам не верю. Поплыл мой кораблик в речную даль. Вот он всё меньше, меньше, вот уже крохотной белой точкой мелькнул и скрылся.
Ребята вокруг шумят, кричат:
— Юркин корабль не потонул, в реку уплыл! Может, до самого моря теперь доберётся!
Товарищи галдят, на меня с завистью, с уважением поглядывают. Я герой, должен радоваться, гордиться своим успехом. А мне, помню, вдруг сделалось совсем не весело, стало жалко, что мой белый кораблик уплыл и больше уже никогда ко мне не вернётся.
Отошёл я тогда от ребят в сторонку и побрёл один вдоль реки. Иду, а сам на широкую водную гладь посматриваю — не видать ли где моего кораблика. Нет, нигде не видно. Значит, совсем уплыл.
Так я в тот раз к ребятам и не вернулся, а прямо пошёл домой.
Мама даже удивилась:
— Что это ты так рано, и даже сухой совсем? Почему такой невесёлый? Случилось что-нибудь? Я только кивнул головой. Мама забеспокоилась:
— Что, что случилось?
А я хотел рассказать и не смог, и вдруг в слезы, только твержу одно:
— Кораблик, кораблик уплыл, совсем уплыл… Мама сразу же успокоилась и даже рассмеялась:
— Вот так несчастье! Ещё сделаешь. Я тебе хорошей бумаги дам. Ну, успокойся. Стоит ли расстраиваться из-за какой-то бумажки?
Не поняла меня мама: не бумаги мне было жаль, Я знал, что мама мне ещё лучше даст; из неё я наделаю много-много корабликов. Но только того, самого первого, который в речку, а может, даже в море уплыл, никогда не увижу.
Кораблик-герой! Пусть он был сделан из листочка самой простой бумаги. Но ведь он первым преодолел все трудности, все преграды. И вот теперь он уплыл от меня, от своего капитана, и больше уже не вернётся. И от одной этой мысли я вновь был готов горько заплакать.
В ВЕСЕННЕМ ЛЕСУ
Середина апреля. Снег в полях уже весь растаял и только белеет кое-где по овражкам. Иной раз в полдень солнышко так пригреет, что становится жарко, совсем по-летнему.
В саду летают бабочки: пёстренькие крапивницы и жёлтые, как осенний листок, лимонницы.
Мы с Михалычем уже поймали по такой бабочке, усыпили эфиром и, расправив им крылышки, оставили посушить. Это первые сборы нашей будущей коллекции.
По вечерам мы с Михалычем заняты важным делом — набиваем патроны для охоты на вальдшнепов. Трудимся только вдвоём — Серёжи нет, он уехал на весенние каникулы к своей маме.
Но зато я работаю за двоих: помогаю Михалычу насыпать дробь в патроны и затыкать их кругленькими картонными затычками. Они называются пыжи.
Когда мама проходит мимо нас, она неодобрительно покачивает головой:
— Смотрите, как бы всё это не взорвалось.
— Мадам, ну что вы только говорите? — удивляется Михалыч. — Мы же дробью патроны заряжаем. Разве дробь может взорваться?!
— Всё может случиться, — уклончиво отвечает мама. — Вот упадёт на пол и взорвётся.
Тогда, чтобы доказать неосновательность подобных опасений, я вскакиваю со стула, бросаю на пол несколько дробинок и начинаю на них приплясывать: