От потрясенного Кремля до...
Шрифт:
Представители аграриев, например, говорили, что развитие колхозов и совхозов сдерживается ввиду огромных долгов государственному банку страны и просили снять эти экономические гири, простить долги. Представители различных организаций, территориальных образований ярко (а, главное, правдиво) живописали ужасное положение на местах и тоже просили помощи у Центра.
Иные просьбы звучали странно: рыбаки просили Центр выделить им рыбу, а ткачихи — отпустить полотна…
И такой характер выступлений в общем не случаен — это одно из проявлений массового сознания, когда Центр рассматривается ослепительной и верхней ступенькой иерархии, абсолютным распределителем поблажек. И если раньше, в условиях традиционного воспитания и привычного мировоззрения, никаких вопросов в связи с этим не возникало, то теперь,
Разом взявшись за вычисления, не то что многие, но даже все обнаружили, доказали и показали друг другу неоспоримые документы, из которых следует, что данная область, регион, район, город непрерывно теряют огромное количество материально-технической продукции в пользу вышестоящих центров. И вдруг осенило — решение оказалось (показалось), как всегда, простым и надежным: если вывозить меньше и оставлять больше, то жить будет лучше, потому что больше — лучше, чем меньше. Но в этой простой и прелестной схеме есть несколько, к сожалению, изъянов.
Во-первых, если представить себе, что огромное количество материально-технических ресурсов тысячами ручейков и десятками мощных рек сливается, наконец, в какую-то грандиозную купель, то сосуд этот должен быть полон, и значит, где-то должно быть изобилие, но где? Такого места, по крайней мере у нас в России, нет.
Но куда же все это девается тогда? Я думаю, что огромная часть национального дохода просто омертвляется. А пути омертвления, как пути Господни, неисповедимы. На поверхности лежат лишь громадные проекты. Сколько стоило, например, уничтожить Аральское море — дело ведь непростое. А сколько стоит его восстановить? Впрочем, уничтожить грандиозные рыбные запасы Волги, Дона, Азовского моря ведь тоже было недешево. И расправа с тайгой и тундрой потянула немало средств. И в этом же ряду — нерентабельные промышленные гиганты — гордость пятилеток, и огромная внешняя помощь, и огромная же задолженность страны — и все это основано на политических расчетах, которые не состоялись, и на амбициях, которые не оправдались. И отчего же не простить долги своим колхозникам, если простили чужим? Но меняет ли это суть дела? А в чем она — суть?
Именно по этому вопросу и схлестнулись депутаты на съезде, ибо у каждого свое собственное видение сути. И здесь интересным рефреном прозвучало в речах некое слово, и слово это, надо сказать из прошлых времен, объясняло все сущее в жизни нашей, хоть и звучало совершенно абстрактно и абстрактно же произносилось — без точного порой адресата, а в бесконечность куда-то. Это слово — бесхозяйственность. Вот он — корень наших бед, и ведь каждый поймет — и «левый» и «правый». Но ведь смысл, смысл-то потерян, а слово русское, не импичмент какой-нибудь и не импиш мэн. А бесхозяйственность означает «без хозяина». Нельзя без хозяина, так жить нельзя!
Впрочем, вокруг этой главной политической фигуры — фигуры Хозяина и происходили самые отчаянные сражения на съезде. И если в этом плане отойти от конкретного перечисления соответствующих законопроектов, то в общем следует сказать, что политические симпатии и антипатии формировались вокруг соотношений свободного рынка и административного распределения. Вот, пожалуй, самый важный вопрос, самая главная проблема, которая и определит ход дальнейшего исторического развития России.
Впрочем, и эту важнейшую проблему нельзя рассматривать изолированно. В наших условиях переход от абстрактной, ничейной собственности к свободному рынку, от бесхозяйственности к хозяину может быть обеспечен только глубокими демократическими изменениями в обществе. И в этом смысле весь комплекс связанных здесь проблем находит свое отражение в платформе, которую предложила «Демократическая Россия». Свое личное отношение и свое видение этой платформы я изложил бы следующим образом:
«Платформа „Демократическая Россия“ радикальна. Это чрезвычайная платформа, выдвинутая в чрезвычайное время. Необходимость принятия и реализации этой платформы определяется тем обстоятельством, что никакие полумеры сегодня уже не могут вывести нас из тупика. По существу речь идет о двух параллельных процессах: во-первых,
Сегодня сама жизнь ставит нас перед острой необходимостью глубоких и глубинных изменений, в основе которых лежит принцип личной заинтересованности. Именно этот принцип положен в основу фундаментальных Законов о земле, о собственности, о рынке. А демократическая трансформация общества, которая реализуется в Законах о свободе печати, о свободе слова, о свободе совести, является важнейшим и необходимым инструментом формирования рыночных инфраструктур. В этом плане и политическая демократия просто невозможна без экономической свободы. Но и экономическая свобода в свою очередь невозможна без демократических гарантий.
Острота нынешнего кризиса, на мой взгляд, как раз и обусловлена тем обстоятельством, что демократические преобразования в нашем обществе значительно обогнали процесс реконструкции нашего экономического базиса.
Но поскольку оба эти фактора тесно связаны между собой, их необходимо привести в соответствие, установить рациональное равновесие политических и экономических процессов. Каким путем и за счет чего?
Именно по этому вопросу сегодня наиболее яростно сталкиваются полярные точки зрения. Есть предложения притормозить или даже свергнуть демократические процессы таким образом, чтобы привести их в соответствие с уже существующими ныне экономическими механизмами. Сторонники этой точки зрения могут сослаться и ссылаются на то обстоятельство, что демократические изменения в обществе действительно деформируют, расшатывают или даже парализуют экономику страны. Однако речь идет о расшатывании, деформации и параличе существующих порочных механизмов управления, которые десятилетиями были ориентированы на иерархию команд.
В наших обстоятельствах не сворачивание демократического процесса до уровня обветшалых экономических механизмов, а, наоборот, радикальная реконструкция этих механизмов является правильным решением. Не порабощение и не притеснение духа до уровня чиновничьего руководства, а мобилизация естественных потенциалов производителя, безусловно, обеспечит значительный подъем производства и материального благосостояния.
Об этом говорит не только опыт высокоразвитых цивилизованных государств, но и некоторых стран третьего мира, где на фоне лишь едва зарождающейся демократии экономическая свобода позволила совершить поразительный рывок, который обеспечил этим странам мощное развитие промышленности и формирование высокоразвитого сельского хозяйства».
Разделяя взгляды демократической платформы и близко наблюдая самих демросовцев, их поведение, образ мышления, манеру общения, у меня сложилось впечатление, что эти люди, выражаясь старым штилем, благородные, идейные. Во всяком случае было видно, что собственная личность у них следовала за идеей, позади, а не наоборот. Независимо от ситуации — и тогда, когда они одерживали победу, и когда терпели поражение, они оставались в зале, политическую сцену во всяком случае не покидали.
В то же время и в этом же зале можно было видеть депутатов с несколько иной внутренней организацией. Они обычно проявляли очень высокую активность, выступали с яркими эмоциональными речами, предлагали свои программы, встречались с различными группами депутатов, разворачивали сильную и продуманную аргументацию, трепетно выказывали свою боль и сопричастность к страданиям России, ее бедам. И это были такие речи, которым поистине «без волнения внимать невозможно». Но, странное дело, едва проиграв на выборах, они разом теряли интерес ко всему происходящему в этом зале и в дальнейшем даже не присутствовали при обсуждении проблем, определяющих судьбу России. Такую ситуацию, например, можно было наблюдать в процессе выборов Председателя Верховного Совета. И это обстоятельство у всех депутатов съезда вызвало ощущение специфической неловкости.