От пращуров моих (Часть 1)
Шрифт:
линой М.И.
5 печатей: 4 - Ленинграда 30.7.38., 1 - Москва 31.7.38
Текст на 2 листах 11,5 х 16. 1 лист синий, 2-белый, без зна
ков препинаний. Разделено на предолжения мною по смыслу.
"Здрастую милая и дорогая дочурка Маня. Крепко цалую и
желаю от бога доброго здравия и благополучия в делах. Милая
Маня я слава богу здарова вот только Варя очень занята по
три дня дежурит подряд и домой не приходит. Докторша отпуст
ила 2 фельдшеров
льдшер и те новые. Вот у них так постановлено 30 дней, а 31
первого - это лишний день. Сколько их в году они и распреде
ляют и у Вари было одно дежурство, а июль должен был дежур
ить новый, а он говорит: придешь, а меня нет. И ей приходит
ся 4 сутки дежурить. Я так баюсь за нее чтобы она не заболе
180
ла ета коклюшем. Виновата - помоги ей госпдь и матерь божия.
Дорогая Маня я письмо отдала Феди. Он взял и почитал, но мне
ничего не сказал - пошлет деньги или нет. Поля на даче в Вы
рицах, но с несчастьем - она упала и ушибла грудь. Делали
снимок. Ренген Федя смотрел и говорили повреждений нет, но
легкие нехорошие. Она звала меня, но я никак не могла. Дверь
непочиненная и Варю оставить нельзя. Придет усталая и одна.
Ну теперя скоро кончится. Она писала мне, что сама не знаю
писала или нет, что там хорошее время провела - зубами там
питалася и осинью вставила бы и о том, Мария Ивановна, она
Юрию писала чтобы тебя задержать и ей там ближе и лучше. Она
набирала своих и они блаженствуют. Какая простофиля и глупая
до старости люди обманывают ето время. Ты бы поправила бы
здоровие. Если письмо получишь пошли открытку, как приедешь.
Буду ждать с нетерпением и адрес. Валя хотела писать тебе.
Полина крепко цалуит и Настя кланяется. Люся крепко цалует.
Крепко цалую и благословляю. Храни бог и матерь божия."
Ноябрь 1938г.
– "Была у моей мамы. Шлют вам все сердечные
приветы - тоже живут как и жили. Мама так-же топчется и раб
отает по хозяйству. Да еще сшила Полиному ребенку хорошень
кое зимнее пальто."(из письма М.Т. к дочери и зятю от 16.11.
38 г.)
15.02.1940г.
– Бабушка моя пишет мне письмо в Москву и пишет
о прабабушке моей в таких словах:
"Привет тебе от Ляли и Коли и от прабабушки. Она очень
довольна твоей картинкой. Смотрела на картиночку и говорила:
– Ах, Мишенька! Мой милый Мишенька! Потом убрала картинку в
коробочку. Миша, у прабабушки есть котик маленький, чернень
кий с белой грудкой. Знаешь, когда она кушает или шьет, то
котик сидит у нее на плече или голове и мурлычит,
8 марта 1940 г. моя бабушка пишет своей дочери Марии: "А по
следнее время все уходило как-то за Невскую. То бабушка при
хворнула, ну я к ней ездила. Она поправилась, Варя заболела..."
Такой маленькой и еле живой очень смутно помню ее и я.
Когда зиму 1940-41 гг. я жил у бабушке и учился в Ленинграде
– мы с ней раза два были в доме за Невской заставой.
Ольга Берггольц жила в этом же городе и за текучкой дел
почти забыла о Невской заставе. Особенно в первые месяцы во
йны и это длилось до тех пор пока 20 августа 1941 года:
"...рано утром в телефонной трубке не раздался голос тети
Вари:
– Лялечка...Приезжай проститься с бабушкой.
Я не поняла ее, изумилась, но от другого.
181
– Тетя Варя...Как же ты думаешь эвакуировать ее?
– Она не эвакуируется, Лялечка. Она умирает.
"Ну и что?" - чуть не сказала я: что-то не доходило до
меня.
– Она умирает, Лялечка, и хочет с тобой проститься....
И вдруг она предстала перед глазами такая, как в детст
ве: маленькая, вечно и споро работающая, ласково ворчливая,
добрая-добрая...Моя бабушка! Моя добрая, старенькая, послед
няя бабушка...
– Тетя Варя!
– крикнула я.- Я сейчас приеду. Я...я успею?
– Думаю,успеешь.
– Я еду, тетя Варя!"
...и я пошла в наш дом....В той комнате, которую я пом
нила с детства, большое трюмо в постенке между окон уже сов
сем умерло - оно было подернуто как бы вечным туманом и нич
его больше не отражало. В комнате было светло....Темной была
только большущая икона Николая-чудотворца в углу,....Красная
лампадка горела перед Николаем-угодником, и поэтому выступа
ющее из сплошного черного поля коричневое надменно-строгое
лицо старца в митре, похожей на часовенку, казалось еще неу
молимее и мертвеннее; фикусы,..., ужасно разрослись, так что
стали похожи на какие-то наглые живые существа, и в комнате
пахло одним из самых забытых запахов-грустным и чистым запа
хом ладана. Я охватила это и восприняла в одно мгновение,
прежде чем в следующее воспринять самое поразительное: необ
ычайное, почти торжественное спокойствие, царившее здесь, и
гордую-гордую в невероятной простоте своей умирающую бабушку.
Тетя Варя в косынке сестры милосердия с красным крестиком
посередине стояла у нее в ногах,...
Увидев меня, она спокойно подошла, поцеловала нежно и