От пращуров моих (Часть 1)
Шрифт:
не стала спрашивать у него о княжне Варваре, но облик неста
реющей, стройной, пленительной женщины на мгновение мелькнул
передо мною в холодных потемках блокадного жилища..."
(там же, стр.321)
(в действительности, как следует из довоенной записной
книжки Ф.Х., где был ленинградский адрес княжны Варвары,он об
щался с ней тем или иным способом и после 1921 г. и, наверное,
знал, что она была тогда в эвакуации....
........эпизод
его жизни - см.ниже под 7 ноября 1948 г.)
СЛАВА МИРА. А в тот вечер, когда я лежала у папы в амбулато
рии, он сидел рядом, поглаживая мне то руку, то голову, как
иногда делал в раннем моем детстве,когда у нас была корь или
ангина.
И оттого, что он вот так поглаживал мне руку и лоб, отт
ого, что возник у нас разговор о княжне Варваре и сказочный
облик ее на мгновение засветился в холодном полумраке блокад
ного жилища,- в лицо мне дохнуло детство, и я вспомнила о Па
левском.
– Папа, а что на Палевском? Как тетя Варя? Дуня?
Он долго молчал, неподвижно глядя на свечку.
– Они умерли от голода. Тетка Варя - по дороге в госпит
аль. Авдотья - на своей фабрике, на дежурстве. А дом прошило
снарядом.
– Значит... там никто не живет?
– Нет. Никто. Там теперь одни сугробы...
Он вновь замолчал, замолчала и я.....
....дом наш занесло снегом, снег стелется по всей России
264
только снег, снег и снег и такое же нескончаемое, безмолвное
горе, как у меня. Медленно-медленно просыпалась в душе боль,
а значит- и жизнь, но я тогда еще не понимала этого.
– Папа,- сказала я вслух, - по-моему, я уже не живу...
– Вранье,- сердито возразил отец.- Живешь. Если б не жила
– легла бы и сюда не пошла бы.
– Нет, правда. Мне совсем не хочется жить.Верней- все ра
вно...
Он ответил печально и ласково:
– Дуреха! А я, например, очень хочу жить...Знаешь, я даже
коллекционером стал.
– Что же ты... коллекционируешь?
Он засмущался.
– Да всякую ерунду... Это, быть может, тоже какой-то пси
хоз. Все коллекционирую, что могу: открытки, пуговицы, семе
на роз.
– Пуговицы? Зачем?
Из-за свечи, из сумерек, не знаю, из какого времени, из
каких столетий, прошлых или будущих, он взглянул на меня не
вероятно чистыми голубыми глазами и сокрушенно признался:
– Знаешь, может быть это некрасиво, особенно у нас, в Ле
нинграде, но у меня такая жажда жизни появилась! Немыслимая
– как первая любовь - жажда. Нет, даже не жажда, а жадность...
Вот-вот-вот...И до того хочется все сберечь,
сто вот...к самому сердцу прижать! Ну все,что на свете есть:
и пуговицы, и открытки, и семена роз. Прижать все к сердцу,
до последней пуговицы, чтоб не исчезло...
Как доверчиво смотрел он на меня, поверяя всю эту несу
светность, эту "великую дичь" нашего времени, как увлеченно,
верней - заговорщицки добавил:
– Знаешь, мне обещали прислать семена особых роз. Называ
ются они "слава мира". Это такие, знаешь, большущие, медлен
но распускающиеся розы золотистого цвета с чуть-чуть оранже
вым ободком по краям. Они вообще-то на юге растут,да и то не
везде, но я их здесь разведу, вот около своей амбулатории.
Жалко, конечно, что Матреша за зиму палисадник сожжет, ну
ничего, другой соорудим. Весной я эти розы в грунт посажу.
Ну, года через два-три они должны расцвести.....Придешь взг
лянуть, а? Как думаешь- хорошо будет?
– Хорошо,- ответила я, с удивлением прислушиваясь к тому,
как рядом с нарастающей болью в сердце возникает еще какое
то чувство.
Быть может, то, что Матреша вымыла мне ноги, как мать
или старшая сестра, и то, что пожарник принес лепешку из зе
мли - щедрый дар голодного голодному, и оттого, что папа ра
ссказал о старом формовщике, а теперь говорил о розах, имен
уемых "слава мира", о том, как я приеду к нему,- "значит бу
дут ходить даже трамваи?" - от всего этого и многого еще не
осознанного- да, рядом с болью встало в моей душе некое спо
265
койное и стойкое чувство. Оно, пожалуй, было похоже на горд
ость, но не было ею. Повторяю, теперь-то я понимаю, что все
это было возвращением к жизни. "Конечно, отец прав,- подума
ла я, - я жива, я хожу, я дошла до него...К черту, не присл
ушиваться к себе, делать все, что можешь! Господи! Да ведь у
меня еще две передачи впереди - и на город и на эфир, - надо
их сделать как следует.... Сейчас посплю, а завтра - крайний
срок послезавтра - пойду в Радиокомитет и буду работать. Лу
чше умереть на ходу и в работе. Но я не умру. Я выживу назло
всему, что сделано со мною и с нею... с родимой сторонушкой.
Она жива, и она тоже выживет...А сейчас мы с ней будем спать.
...Она и я. Мы устали. Сейчас ночь. Мы будем спать".
– Папа, кажется, я буду сегодня спать, - сказала я, - по
туши наконец государственную свечку...
Он положил мне на лицо большую свою докторскую ладонь,