От предъязыка - к языку. Введение в эволюционную лингвистику.
Шрифт:
5.2.3. Допустима ли культурно-эволюционая оценка по отношению к языкам?
В своих размышлениях об эволюции языка я не могу оставить в стороне очень болезненный вопрос — вопрос о применении к тем или иным языкам определённой культурно-эволюционной оценки. Мало кто сомневается в том, что к любому языку применима идея прогресса. Но как только дело доходит до вопроса о культурно-эволюционной оценке конкретных языков, мы сплошь и рядом встречаемся с людьми, обвиняющих тех, кто отвечает на этот вопрос положительно, в расизме. В отстаивании идеи равенства между народами и их языками они не останавливаются ни перед чем. Из борцов с этнической дискриминацией они превращаются в борцов
Б. Бичакджан писал в связи с этим: «К сожалению, идеология слишком часто правит бал, и, конечно, это происходит в лингвистике, когда дело доходит до эволюции языка. Эволюция безоговорочно отвергается, поскольку, доказывая, что переход от эргативности к номинативности или от конечного положения вершины к начальному представляет собой эволюционный шаг вперёд, якобы может обидеть тех, кто говорит на современных языках с предковыми чертами и открыть дорогу дискриминации и неподобающему обращению. В самом деле, в ныне существующих языках встречаются архаические черты. Это факт, и бессмысленно скрывать это или оспаривать их архаичность. Эргативность — архаическая черта, так же, как в биологии холоднокровность — архаическая черта. Однако нет никаких сомнений, что и холоднокровные крокодилы, и эргативные языки типа баскского функционируют с определённой степенью адекватности. Баскский выражает действия и состояния, крокодилы ловят добычу, спариваются и размножаются. Но нет сомнений и в том, что номинативность и теплокровность имеют адаптивные преимущества перед своими эволюционными предшественниками» (Бичакджан Б. Эволюция языка: демоны, опасности и тщательная оценка // Разумное поведение и язык. Вып. 1. Коммуникативные системы животных и язык человека. Проблема происхождения языка / Сост. А.Д. Кошелев, Т.В. Черниговская. М. Языки славянских культур, 2008, с. 64–65).
Мы должны быть благодарны автору этих слов за его многолетнюю деятельность, связанную с защитой эволюционизма вообще и в его применении к изучению языковой истории в частности. Но я позволю здесь не согласиться с ним в другом отношении — в его интерпретации позиции Эдварда Сепира (1884–1939) в решении вопроса, обсуждаемого в данном параграфе.
Нет сомнения в том, что при решении вопроса о культурноречевой оценке в отношении к языкам американский учёный ощущал себя борцом за равенство и братство между народами. По мнению же Б. Бичакджана, Э. Сепир вовсе не был против применения культурно-эволюционной оценки по отношению к языкам. Он лишь «имел в виду, что эволюция культуры и эволюция языка необязательно идут рука об руку» (там же, с. 63).
Б. Бичакджан упрощает ситуацию, в которую поставил себя Э. Сепир в решении вопроса о возможности культурной оценки по отношению к языкам. Как эта ситуация выглядит на самом деле?
Э. Сепир, с одной стороны, справедливо критиковал раннего В. Гумбольдта и А. Шляйхера за признание ими флективного типа языка за высший продукт языковой эволюции, а с другой, он заходил в этой критике чересчур далеко, что привело его в конечном счёте к полному отказу от культурно-эволюционного взгляда на языковую историю. Так, с одной стороны, он развенчивал «эволюционный предрассудок», состоящий в признании флективного типа языка за «наивысшее достижение в развитии человеческой речи» (Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, Универс, 1993, с. 119), но с другой стороны, при решении вопроса о культурно-эволюционной оценке не того или иного языкового типа, а того или иного конкретного языка Э. Сепир со сверхэволюционистской водой выплеснул и эволюционистского ребёнка, поскольку он и в этом случае полностью отказался от подобной оценки.
Э. Сепир писал: «…если мы стремимся понять язык в его истинной сущности, мы должны очистить наш ум от предвзятых „оценок“ и приучить себя взирать на языки английский и готтентотский с одинаково холодным, хотя и заинтересованным, беспристрастием» (там же, с. 120).
Ещё более подкупающе звучат по этому поводу такие слова Э. Сепира: «Поскольку дело касается языковой формы, Платон шествует с македонском свинопасом,
За этими внешне подкупающими соображениями кроется по существу взгляд, который полностью уравнивает языки высококультурных и первобытных народов. Доказывать ошибочность этого взгляда — значит ломиться в открытую дверь. Всякий знает, что язык, как и любой другой продукт культуры, эволюционирует, т. е. продвигается от менее совершенного состояния к более совершенному. Вот почему культурно-эволюционная оценка в отношении к любому языку вполне закономерна. Она столь же правомочна, как, например, в отношении к технике, которая эволюционировала от примитивных орудий труда к компьютерам.
Разумеется, культурный прогресс в языке не так заметен, как в технике, но отсюда не следует, что мы должны вообще закрыть на него глаза. А между тем именно к этому и призывал Э. Сепир. Чтобы доказать полное равенство между языками, он прибегал и к таким подкупающим своей гуманностью словам: «Многие первобытные языки обладают богатством форм и изобилием выразительных средств, намного превосходящими формальные и выразительные возможности языков современной цивилизации» (там же, с. 4).
Никто не спорит с тем, что у каждого языка — в том числе и первобытного — могут быть обнаружены свои достоинства. Но отсюда не следует, что между языками народов первобытных и цивилизованных мы должны поставить в культурно-эволюционном отношении абсолютный знак равенства.
Культурный прогресс в развитии языка бросается в глаза на лексическом и текстуальном уровнях языка. Это и понятно: эти уровни легко впитывают в себя все достижения культуры её создателей и тем самым поднимают на новую эволюционную ступеньку и язык, которому принадлежат. Неслучайно Э. Сепир при обсуждении вопроса о культурно-эволюционной оценке языка отодвинул словарь в сторону. Он писал: «Я разумею оценки формы (в языке. — В.Д.) как таковой. Обладает ли язык или не обладает обширным и удобным словарем — вопрос иного порядка. Действительный объём словаря данного языка в данное время не представляет реального интереса для лингвиста» (там же, с. 120).
Между тем культурный прогресс в языке осуществляется не только на его лексическом и текстуальном уровнях. Он охватывает все его уровни. В противном случае было бы бессмысленно говорить об эволюции по отношению к языку в целом.
Культурно-эволюционную оценку по отношению к языкам не следует путать с расизмом по отношению к ним. Настоящий расизм по отношению к языкам продемонстрировали национал-социалистические языковеды в Германии Третьего рейха.
Что такое расизм вообще? Социал-дарвинистская квазимораль, выдающая за главный источник «неполноценности» того или иного народа его биофизические особенности (например, особое строение черепа или чёрный цвет кожи). Эти особенности, по мнению расистов, с роковой неизбежностью заявляют о себе в непреодолимой психической и культурной отсталости «неполноценных» наций. Вот почему «благородный» народ не должен смешиваться с «чужими». Основателями социал-дарвинистской лженравственности стали Жозеф Гобино (1816–1882), Людвиг Вольтман (1871–1907) и др. (см. подр.: Даниленко В.П. От животного — к Человеку. Введение в эволюционную этику. СПб., 2015).
Ещё Эрнст Арндт (1769–1860) писал: «Ни половодье сокровищ и богатств, ни опасности пышности и вожделений, проявляющиеся в нашем потомстве, не воздействуют столь смертельно на благородный народ, как слишком сильное смешение с чужими, из-за чего в конечном итоге все инстинкты и задатки этого народа становятся тщеславными, поверхностными, дикими и дисгармоничными, а все те глубинные силы и добродетели души, из коих изначально произрастают и только и могут произрастать всё великое и божественное, а также политическое достоинство и божественная свобода, исчезают» (Радченко О.А. Язык и раса: немецкая философия языка в плену национал-социализма: http://radcenko.ru/?page_id=157).