От рабства к свободе
Шрифт:
И очень скоро филистимляне полностью устанавливают контроль над страной; центром их становится город Газа (до сих пор он является объектом международной войны). Они быстро ассимилируются, вероятно, даже усваивают какие-то семитские языки (кстати, израильтяне стали говорить на хананейском наречии, которым и является древнееврейскийязык, этодревнийязыкхананеев). Даже в религии у них появляются боги восточного пантеона. Только в орнаментах, в сосудах, которые находят археологи, мы видим отголосок их эгейской родины. Он виден и в некоторых своеобразных формах захоронения, в частности, в пещерных захоронениях, где останки человека
Итак, Самсон олицетворяет собой борцов против филистимлян. Но он вовсе не способен бороться по-настоящему. Он одиночка, он ходит и наносит вред врагам, поджигая их нивы. Он обладает огромной силой, он — посвященный Богу назир.
Назиры — так называли группу людей, которые для сохранения чистоты веры отрицали цивилизацию оседлых людей: волос не стригли, вина не пили, хлеба не ели, в домах старались не жить. Жили в палатках, питались пищей пустыни, и ножницы не прикасались к их волосам. Назир — в русской транскрипции «назорей». Назиры давали клятву и строго ее блюли. Последние назиры существовали еще в VI веке до нашей эры, а, может быть, и позже. Иоанн Креститель, по мнению большинства исследователей, принадлежал тоже к нази-рам, или назореям.
Но в борьбе Самсона камнем преткновения становится женщина. Могучий, сильный человек, он обладает столь же могучей силой в любви. Он женится на филистимской женщине. Ее звали Да-лила. Не буду пересказывать события, связанные с его жизнью: о том, как он шел на свадьбу, и на него кинулся лев — в то время в Палестине еще водились львы, — и он его растерзал (напомню, что в Петергофе есть фонтан «Самсон»), Филистимляне боялись его и решили, что его жена и станет орудием их расправы над ним.
Естественно, у нас сразу возникает ассоциация с оперой Сен-Санса «Самсон и Далила». Художники, музыканты, поэты без конца обращались к этой теме. Скульпторы, кинематографисты…
Есть какое-то вечное противостояние между мужчиной и женщиной. Она как будто любит Самсона, но в то же время в ней пробуждаются иные желания и чувства; в конце концов она вступает в сговор со своими родными, чтобы лишить Самсона его силы. А сила у него богатырская. Например, в Газе филистимляне запирают его ночью, когда он, еще до Далилы, пришелкоднойженщине. Он, проснувшись утром, вышел, увидел — ворота заперты, и сорвал их с петель, но не просто бросил, а отнес на гору — чтобы все увидели его силу. Это в духе Гаргантюа.
Самсон противится Далиле, пытается скрыть тайну своей удивительной силы, которая заключается в том, что он дал Богу клятву назира, которую не должен нарушать. Сначала он обманывает ее, говорит, что сила его в другом. Но она быстро и ловко проверяет его и добивается своего — ночью она подстригает Самсона, и враги его связывают и ослепляют. Лишенный зрения, он поставлен во дворе, как бык, вертеть жернов.
Вот такая беспутная, пропащая жизнь: вместо борца он был нарушителем спокойствия и кончил слепым пленником. Но эпилог его истории трагичен. Однажды, когда собрались филистимские военачальники пировать, они захотели поиздеваться над слепым богатырем и привели его в свой пиршественный зал. А слепой Самсон вдруг почувствовал, что к нему вернулась сила. И он сказал мальчику-поводырю: «Подведи меня к колоннам» — к столбам, на которых держалось все здание. И когда мальчик подвел, он взмолился Богу и сказал: «Да погибнет жизнь моя с филистимлянами», — сдвинул
Перед нами образ неудавшейся жизни, образ чего-то несостоявшегося. И Книга Судей опятъ-та-ки кончается этим рефреном: не было царя, и каждый делал, что ему было угодно…
Проблема социального устройства общества не древняя, она вечно новая, потому что общество, как и Церковь, нуждается в определенной структуре. И структура эта не есть измышление людей, а необходимость жизни. Только вся задача в том, чтобы эта структура соответствовала высокому званию человека и духовным задачам общества. Вот тут-то все становится проблематично и спорно.
Вы знаете, что эта проблема терзает нашу страну в течение почти всего XX столетия, она и до сих пор еще не решена. Попытка решить ее внегуманным способом, таким путем, на котором всякая совесть и всякое человеческое сострадание отбрасываются во имя якобы социальной цели, оказалась абсолютно бесплодна и бесполезна. Поэтому нравственный стержень в социальной структуре не есть прихоть благочестивых или мечта сентиментальных людей. Суровая действительность показывает, насколько важно, чтобы была структура, была власть, но чтобы она была праведной.
Когда апостол Павел говорил: «Нет власти аще не от Бога», — он вовсе не имел в виду вульгарную мысль: кто бы там ни сидел — пусть сидит. Нет. Мы не должны считать апостола настолько слепым и безумным. Он имел в виду сам принцип социальной структуры. И ее разрушение — революционное, насильственное, беззаконное — каждый раз показывало, насколько это опасное начинание для человека, какие бы возвышенные слова при этом ни произносились.
Структура общества должна расти органично, это дерево, за которым надо ухаживать, а не рубить его, чтобы на этом месте посадить… неизвестно что.
Вокруг этой проблемы вращается следующая книга, вернее, следующий цикл книг, который в нашей греко-русской традиции называется Книгами Царств.
Но прежде чем к ним перейти (у нас еще есть несколько минут), я скажу о маленькой книжке, которая «встряла» между Книгами Судей и Царств. Это книга о Руфи, или Рут. Она может показаться довольно странной. Потому что это просто описание жизни одной незнатной и ничем не примечательной женщины.
Руфь была язычница, иноплеменница, принадлежала к народу моавитян, живших на юге Палестины. Она вышла замуж за израильтянина. Когда он умер, свекровь сказала ей: «Ты молода. Возвращайся к своему народу. Найди себе мужа. Детей у вас нет. Ты свободна». Но она полюбила свою свекровь и сказала: «Твой Бог будет моим Богом. Твоя земля будет моей землей. Твой народ будет моим народом. Я останусь с тобой».
Оставшись, Руфь ведет полунищенский образ жизни: две вдовы, она и свекровь, питаются тем,
что остается на полях. По Моисееву закону, часть того, что произрастает на полях, каждый крестьянин должен был оставлять для бедных и пришельцев. Вот она и была такой пришелицей, относившейся к категории герим — иноплеменников.
На многих картинах великих мастеров можно найти образ Руфи: женщина со снопом колосьев, ходящая в задумчивости по полю. Но в Израиле был такой закон: если человек умирал бездетным, то его брат обязан был жениться на его вдове, чтобы восстановить род. Это было архаичное право, но оно существовало. И Руфь находит родственника своего мужа по имени Вооз…