От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945

Праун Альберт

В Фюрте мы искали для нашего духового оркестра коней белого цвета, на которых не было спроса, и нашли целых четырнадцать. Музыканты получили приказ громко протрубить. Когда нюрнбергские мальчишки закричали «А вот и четырнадцатая!» и наш музыкальный взвод превратился, как и было прежде, в капеллу пехотного полка, мы были довольны. Мы проводили полевые учения, выезжая в направлении Херсбрукка и Эрлангена, устраивали стрельбы и квартировали, и хозяйские дочери танцевали с нами.

Весной 1920 г. налаженная созидательная работа была прервана Капповским путчем. Незадолго до этого Нюрнберг посетил генерал фон Леттов-Форбек, командир прусской бригады рейхсвера. Он говорил о помощи Немецкой Восточной Африке. В его честь войска были выстроены для парада, нелюбимые синие нашивки были сняты и заменены прежними офицерскими знаками отличия и погонами. Сейчас генералы Люттвиц и фон Леттов-Форбек встали на сторону Каппа, роль которого и его друзей в событиях так и осталась до конца невыясненной. Генерал фон Мель вывел баварскую бригаду рейхсвера из-под удара, однако забастовка генералов вспыхнула и здесь. Мы взяли под контроль почтовые телеграфные линии в Нюрнберге и окрестностях, чтобы ненадежные элементы не могли использовать их для связи с какими-либо учреждениями.

У меня был подготовлен для этого головной убор и удостоверение главного смотрителя почты. В красном Фюрте нас забрасывали камнями и пивными бутылками с криком: «Собака Носке!» Майор Шлее заявился из Нюрнберга в гражданской меховой куртке, под которой он носил два турецких ордена и на портупее два больших пистолета. Во время войны он командовал большой радиостанцией «Османие» под Константинополем. Мы выдвинулись, чтобы взять казармы под защиту, в которой не было необходимости. Нюрнберг послал бронепоезд, за связь в котором отвечал я. У него были открытые наполовину грузовые вагоны, защищенные бетонными блоками, с бронированным локомотивом в центре состава. Впереди был прицеплен пустой вагон – в случае минирования пути взорвался бы он один. Вооружение бронепоезда состояло из 88-мм зенитной пушки, которую имели на вооружении подлодки, из минометов, тяжелых и легких пулеметов. Был выделен один пехотный взвод в качестве маневренной штурмовой группы. Мы поддерживали телефонную связь с командирами всех вагонов, для связи с гарнизоном у нас была радиостанция, с частями вне поезда – светосигнальные аппараты, с Нюрнбергом – почтовые голуби. В первом испытании бронепоезда, совершившего рейс в Бургленгенфельд, Ваккерсдорф в округе Швандорф-ин-Байерн и Зульцбах-Розенберг в округе Амберг, я принимал участие еще осенью 1919 г., когда наши орудия во взаимодействии с пехотой и артиллерией должны были показать противнику нашу силу. Тогда операция против коммунистов закончилась без стрельбы. Теперь бронепоезд получил приказ отправиться в Саксонию. Хоф был первой нашей остановкой в пути, там мы стояли целую неделю и читали ежедневно в газетах об «акциях» коммунистического главаря Макса Хёльца в Плауэне и Фалькенштайне, о том, как он шантажировал и поджигал имения зажиточных текстильных фабрикантов. Мы должны были дождаться подхода пехоты и выступить с ними вместе, стараясь не попасть в засаду. При освобождении Мюнхена такой же, но только открытый сверху бронепоезд был закидан с моста гранатами, и команда понесла большие потери. Затем мы стояли в бездействии у вокзала в Плауэне, ночью двигались через Рудные горы, чтобы задержать Хёльца в Айбенштокке. Передвигаясь не по железной дороге, он был маневреннее нас и, перейдя чехословацкую границу, направился в Россию. В Фалькенштайне мы стояли три недели на вокзале и спрашивали себя, зачем мы здесь находимся – может, для того, чтобы зажиточные горожане, которые позволяли делать с собой что угодно, не понесли материального убытка? В Баварии с целью дать отпор всякому сброду крестьяне и городские жители объединялись в союзы, которые обеспечивали населению безопасность и сохранность имущества. В 1919 – 1920 гг. повсюду в Германии вспыхивали восстания. Солдаты, защищавшие прежде страну от внешнего врага, должны были теперь – неблагодарное занятие – исполнять полицейские функции в гражданской войне против собственного народа.

В конце лета 1920 г. генерал фон Мель посетил расквартированные в Нюрнберге и Фюрте части, которые должны были влиться в наемную армию. Я вошел в комиссию, занимавшуюся отбором офицеров для баварской полиции. Многие мои доблестные товарищи хотели в ней служить, потому что согласно Версальскому договору не могли остаться в рейхсвере из-за ограниченного в него набора.

Мюнхен, 1920-1922 гг.

1 октября 1920 г. 7-й (Баварский) батальон связи расположился в наших старых казармах на Лазаретштрассе, 7 в Мюнхене. В штабе состояли майор Шуберт, командир; майор Прюгель, капитан Руст и адъютант старший лейтенант Рейн. 1-й ротой связи со взводом почтовых голубей командовал мой дядя капитан Хаубс, 2-й ротой со взводом радио-разведки – капитан Петри. Фритч и я были старшими офицерами роты, но на более низкой должности, чем в прошлый год. В роту пришло большое пополнение, среди молодых офицеров – Клейншрот, Хальдер, Мюсбах, Винтер, к ним вскоре присоединились Зеемюллер, Эттнер, Зеллинг, Кнабль, Маултч и Фукс. Началась будничная служба мирного времени. Весь наш богатый боевой опыт, который мы получили в своей специальности, быстро заставили забыть. На офицерских занятиях мы изучали тактику по учебнику 1900 г., который нам представил майор Прюгель, и при этом нас учили, что из тяжелой полевой гаубицы стреляют с платформы. Ему не пришлось пережить того, что выпало на нашу долю. Шуберт проявил большой интерес к моим спортивным занятиям, так как сам когда-то занимался спортивной гимнастикой. При каждом подходящем случае он делал стойку на руках, и казалось, что он только тем и занимается, что тренируется на брусьях во дворе казармы. Я легко выполнял спортивные нормативы. По воскресеньям я тренировался с вахмистром Хубером или совершал пробежки.

Гораздо больший интерес, чем надоевшие занятия, вызывали наши тайные поездки. Мы прятали оружие, которое еще не было учтено контрольными комиссиями союзных держав. По ночам мы, молодые офицеры, одевшись похуже, загружали грузовики винтовками и пулеметами и вывозили их в сельские сараи или монастыри, тогда обычно их закрытые ворота широко раскрывались перед нами.

Организатором тайных складов оружия был капитан Рём. Иногда в казарме появлялись французские или итальянские офицеры, совали свой нос в списки личного состава и спрашивали об имеющемся оружии и почтовых голубях. Последние были на моем попечении. Чтобы наиболее полно выполнить все предписания Версальского мирного договора, все гарнизоны получили предписания о том, какие голубятни разрешалось держать. Больше всего голубей, оставшихся от прежних времен, было в крепости Ингольштадт. Они должны были вылетать с сообщениями в строго определенном порядке, связывая воедино все гарнизоны. Я хотел сам составлять планы и контролировать их обучение. Почтовая голубиная сеть должна была заменить телефонную сеть в случае саботажа. Моя должность имела то преимущество, что я располагал сведениями обо всех баварских гарнизонах, хотя имел смутные представления об их расходах. Голубями нужно было обмениваться каждые два дня, и лететь

они должны были строго в одном направлении – только в свою голубятню. Мои солдаты были опытными голубятниками, старавшимися добиться наилучших результатов. Еще больший объем работы выполняли две переносные голубятни, которые должны были менять свое место каждые пять дней. Оставаясь надолго на одном месте, голуби привыкали к окружению и летели именно туда, а не возвращались в родную голубятню. Несмотря на все усилия, лошади могли перевезти подвижные голубятни только на 5 км.

У нас был один общий гарнизонный дом офицеров для всех воинских подразделений Мюнхена, он располагался в бывшем клубе 1-го Баварского пехотного полка на Винцер-штрассе. В казармах лейб-гвардейского полка на Тюркен-штрассе находилась полиция земли Бавария, с которой мы были в дружеских отношениях. Это особенно проявлялось во время осенних и весенних сезонов охоты. Участвовали в ней армейские кавалеристы, служащие полиции и гражданские лица в красных сюртуках. Руководителем охоты был принц Альфонс, который смело вверил себя полицейской лошади.

Во время проведения в Мюнхене традиционных праздников рядом с кронпринцем генерал-фельдмаршалом Рупрехтом Баварским был генерал Людендорф. Генерал посетил на Рождество 1920 г. связистов в погребке Лёвенбройкеллер, он говорил о больших достижениях войск связи и неоценимой помощи с их стороны для командования в мировой войне.

Укрепление экономики и стабилизация внутриполитической обстановки вновь пробудили память о павших на войне. Были возведены памятники, которые были отражением искусства того времени и имевшихся в распоряжении скульпторов средств их исполнения. Торжество их открытия объединило выживших. На поле битвы 1806 г. под Йеной [17] – будущим центром оптико-механического производства – «Памятник светосигнальщикам» напоминал о погибших солдатах этого рода войск.

17

Имеется в виду Йена-Ауэрштедтское сражение 14 октября 1806 г. между прусско-саксонскими войсками и армией Наполеона.

На Казерненхоф возле наших мюнхенских казарм в 1922 г. был возведен памятник из бетона в честь погибших солдат баварских частей связи. Ненависть ограниченного победителя и ослепление соотечественников привели к тому, что памятник в 1946 г. был взорван и осквернена память о наших мертвых. Достоинству столицы Баварии соответствует памятник, поставленный перед Музеем армии, в виде мощной каменной глыбы, под которой покоится мертвый боец. Автором его был немецкий скульптор Блеекер. Длительные обсуждения проекта единого немецкого монумента, посвященного павшим воинам, привели к различным предложениям и бесконечным спорам. На удивление простым решением стал в итоге небольшой храм памяти недалеко от цейхгауза, в прошлом замковая караульня в Берлине. Через отверстие в крыше внутрь льется солнечный свет, проникает сияние звезд, снег и дождь падают на Могилу Неизвестного Солдата.

Траурные мероприятия по случаю смерти короля и королевы, возвратившихся в свою резиденцию в 1921 г., были устроены со средневековой пышностью. Мне было поручено особое задание. Начало и окончание колокольного звона на отдельных колокольнях, время вступления многочисленных музыкальных капелл, певцов и хоров, само передвижение траурного шествия – все это мне предстояло регулировать.

Я должен был установить на церковных башнях, пропилеях и других наблюдательных пунктах телефонные подключения и светосигнальные устройства, работавшие по сложной схеме, которые координировали разрозненные действия и объединяли их в одно целое. Подходящие для этого радиоаппараты еще не были изобретены.

В программу одногодичной подготовки связистов входил марш-бросок на 250 км, с выходом в район учений дивизии на тренировочном полигоне Графенвёр. Отношение к нам со стороны хозяев, у которых мы останавливались на постой, было различным. Рабочие кирпичной фабрики в Эргольдсбахе, которые были последовательными социал-демократами, охотно вспоминали время своей службы. Нас плохо принимали зажиточные крестьяне в окрестностях Регенсбурга, у них не было для нас ни одного доброго слова. При въезде в города и большие деревни играл наш духовой оркестр, впереди шла лошадь с литаврами. В дни отдыха наши музыканты устраивали концерты. В Графенвёре часто бывал министр рейхсвера доктор Геслер, на посту бургомистра Регенсбурга и Нюрнберга он проявил себя как государственный служащий большого ума. Всегда изысканно одевавшийся, в котелке и с визиткой, он не искал встреч с нами, молодыми офицерами. Мы охотно предоставили ему право представлять наши интересы в рейхстаге.

Во время отпуска в 1921 г. я имел счастье познакомиться с будущей супругой, уроженкой Бремена. Не говоря уже о ее доброте и красоте, она обладала всеми качествами, которыми отличается человек, достойный любви.

После наступления Нового, 1922 г. я отправился обучаться ходьбе на лыжах в Оберштауфен в Алльгойских Альпах. Курс вел лейтенант Винтер, который, в свою очередь, обучался этому в Кемптене в батальоне горных стрелков. Это были счастливые недели, посвященные только спорту; со мной были десятка три солдат, бывших, как и я, новичками в ходьбе на лыжах. Вдали от казарменной дисциплины и железной дороги, по которой шло наше снабжение, на чистом воздухе и в легкий морозец мы тренировались на учебных горках, выходили в ближние и дальние маршруты по девственным снегам, сиявшим на солнце. Три недели закончились многодневной экскурсией в Рицлерн и незабываемым спуском с горы Высокий Ифен.

Касселb, 1922-1923 гг.

1 февраля 1922 г. меня перевели в Кассель. Прежде министерство рейхсвера направило запрос земельному коменданту о возможности перевода меня, простого старшего лейтенанта, в Гессен. Старший офицер подразделения связи во

2- м Генеральном командовании подполковник фон Майер, чьим адъютантом я становился, приветствовал меня вопросом, женат ли я или только собираюсь это сделать. Он произнес: «Женатые – только наполовину солдаты». Я был другого мнения. В нашем штабе были также полковник Морневег, который отвечал за работу стационарной радиостанции в деревне Нидерцверен (ныне в черте Касселя), и старший инспектор Вайраух, специалист по приборам связи. Мне, как связисту, и делать было особенно нечего. Поэтому кадровик передал мне горы личных дел. Тщательно поработав с ними, я должен был высказать свои предложения, кого из действующих офицеров и офицеров запаса следовало повысить в чине или наградить Железным крестом.