От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)
Шрифт:
– Утонул ваш гардероб. Везли и не довезли. Смыло водой, - успел сообщить Куринский.
Петраков только махнул рукой и приказал Куринскому и другим солдатам открыть огонь из ручных пулеметов вдоль берега, по кромке леса, чтобы отогнать немцев подальше в чащу, лишить их возможности вести прицельный огонь по переправе.
Держась за спасительный трос, солдаты переправлялись на плотиках, плащ-палатках, набитых сеном, на половинках ворот, снятых с петель, на бревнах, связанных парно обмотками и поясными ремнями, на бочках и пустых снарядных ящиках, тоже связанных вместе.
Один немецкий
Рыжеволосый Анатолий Рыцарев, парень из Вязьмы, сидел верхом на бревне, за спиной у него висел телефон.
– Имей в виду, что я - "Алтай", - сказал Рыцарев своему соседу, перебирая в это время трос.
– У меня к ноге провод привязан. В случае чего - хоть мертвого вытаскивай меня на тот берег.
Но вот уже приплыли на плоту "максимы", причалил на лодке комбат, приплыли санитары. Они перевязали и согрели водкой окоченевшего и ослабевшего от потери крови Моисеева, лежавшего на песке за той же корягой, перевязали Кожина и других.
"Алтай" уже требовал переноса огня вперед, вдогонку за немцами.
Командир батальона капитан Онусайтис переплыл Неман, выбрался на берег, и ему навстречу поспешил командир взвода Петраков.
Стоя по команде "смирно", Петраков доложил о выполнении приказа и сделал это так лихо, будто дело происходило на учении в лагерях, будто не стоял он в чем мать родила, пытаясь унять дрожь и стуча зубами от холода.
Онусайтис чинно козырнул, но тут же обнял Петракова и сказал взволнованно:
– От всего батальона...
Онусайтис был бос, светлый чуб, намокший от крови, прилип ко лбу. Осколок мины разрезал козырек фуражки и слегка оцарапал голову.
Комбат еще раз оглядел Петракова, по-прежнему державшего руки по швам, и покачал головой. Ноги у того были сбиты в кровь, а руки он раскровенил, когда углублял окоп, - ни лопатки, ни каски, ни штыка у Петракова не было.
Он то и дело облизывал сухие, запекшиеся губы, видимо, его мучила жажда.
– Герои, а голые. Как в бане!
Комбат указал рукой на пустой плот, привязанный к тросу, и распорядился:
– Езжайте все пятеро. Теперь и без вас управимся. Старшина вас оденет. Согреетесь. Отдохнете. Приказ командира полка Лещенко.
Все пятеро погрузились на плот, доставивший миномет, и отчалили. Моисеев лежал не шевелясь, с забинтованной ногой. Васечко и Кочеров перебирали руками трос.
– Как в раю жили на этом берегу. Чем не Адамы?
– сказал Кочеров, кивнув головой на берег.
Кожин с забинтованной головой сидел на краю плота.
– Какую следующую реку будем форсировать, Иван Ильич?
– неожиданно спросил он у Петракова.
– Наши реки как будто кончились.
– Значит, теперь за немецкими реками черед?
– Как дважды два.
– Наверно, и вода немецкая какая-нибудь не такая, как у нас, не чистая.
– Вода всюду одинаковая. Только люди ее мутят и пачкают, - подал голос Моисеев, не открывая глаз.
– Вы имейте в виду, я к следующей переправе обязательно поправлюсь, твердо сказал
– Так что и для меня местечко в лодке оставьте.
– У нас лучше, чем на пароходе. Все места плацкартные, - весело откликнулся Кочеров, перебирая руками витой пунцовый трос.
– Так и быть, по знакомству место устроим, - солидно сказал Петраков.
Петраков подтянулся на руках к краю плота, зачерпнул полные ладони воды и с наслаждением выпил ее.
15 июля 1944 года
Войска 3-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Белорусского фронта, в результате стремительно проведенной операции с глубоким обходным маневром с флангов, 3 июля штурмом овладели столицей Советской Белоруссии городом Минск...
Из оперативной сводки Совинформбюро
3 июля 1944 г.
Илья Эренбург
18 июля 1944 года
Трудными лесными дорожками понеслись к Минску, обгоняя врага, танкисты-тацинцы. Партизаны им указывали путь, строили мосты. Полковник Лосик говорит: "Шли мы там, где только зайцы ходят". Работали над дорогой все, от бойцов до генерала. В одни сутки прошли 120 километров; вышли в тыл к отступавшим немцам: началось великое побоище. Свыше трех тысяч немецких машин с танками и самоходками шли по дороге в четыре ряда. Они не ушли: ни танки, ни машины, ни солдаты.
Когда наши танкисты ворвались с северо-востока в Минск, немцев было в городе больше, нежели наших, но эти немцы были уже деморализованы: блуждающие солдаты успели заразить паникой минский гарнизон, и город был быстро очищен от врага.
Когда я приехал в Минск, город горел. Взрывались дома. А жители уже выходили из подвалов, приветствуя освободителей. Кажется, нигде я не видел такой радости, как в Минске. Кто скажет, что значит пережить три года фашистского ига?.. А танкисты уже были далеко на западе. Еще неуспели убрать у Топочина мешанину из железа и трупов, как началось новое побоище между Минском и Ракувом. Там я видал тысячи и тысячи машин, искромсанных танками и авиацией. Клубы пыли были начинены немецкими приказами, письмами, фотографиями голых женщин -всей той бумажной дрянью, которую таскали с собой недавние завоеватели.
А танкисты неслись дальше, и с трудом я их догнал по дороге в Лиду.
С завистью сказал мне капитан Мюнхарт, старый немецкий штабист: "Взаимодействие всех видов оружья обеспечило вашу победу". Это не был "фриц-капутник", нет, капитан еще пытался себя утешать надеждой если не на победу, то на какой-то "компромиссный исход", но о нашем военном искусстве он говорил, как будто изучил наши передовицы. Он, бесспорно, был прав. Могли ли танкисты пройти от Орши до Немана без нашей авиации? Командиры авиачастей находились в танках. Летчики были глазами наступающей армии. Прекрасные перспективные фотоснимки ежедневно показывали пути отступления немцев. Огромную роль сыграли "ИЛы", они сразу нарушили связь врага, уничтожили его радиостанции. Гитлеровский солдат особенно нуждается в управлении; предоставленный себе, он мгновенно превращается из дисциплинированного солдата в босяка. Немецкие офицеры и генералы, потеряв связь со своим командованием, окончательно растерялись: Минск был давно в наших руках, а они еще пытались прорваться к Минску.