От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)
Шрифт:
Разведчик огромного таланта и редкой изобретательности, любитель рукопашного боя, Карепин носил прозвище "шумового мастера".
– Вперед идет, - говорили о нем, - как лисица, снега не пошевелит, а назад прет, как медведь. Такого шуму даст, у немцев в ушах скребет. Они уж знают. "Сибырак, сибырак!" - закричат и скорее мордами в снег.
Трое суток с боями прорывался Карепин к пункту, где рассчитывал найти штаб немецкой дивизии. Трое суток сбивал немецкие дозоры, уходил от преследования и наконец ворвался
Штабную избу забросали гранатами, охранение разогнали. Ведя бой, собрали в охапку все штабные документы, запихали их в семь портфелей и один чемодан и с этим грузом, отбиваясь от немецкой комендантской роты, снова три дня возвращались к себе. По дороге взорвали у немцев мост.
Напорист и азартен в бою сибиряк. Любит взять он, что не дается сразу, хорош на тяжелое дело.
Старший сержант Кудашкин отправился с двумя бойцами добывать "языка". Немцы укрепились на берегу реки. Кудашкин с бойцами подполз с противоположного берега. У него был автомат, у бойцов - винтовки. Видят на берегу блиндаж, у блиндажа пулемет, а рядом с ним, точно заяц, прыгает немецкий часовой.
Кудашкин говорит:
– Этого положим на месте. Вылезет из блиндажа второй - и его положим, а третьего - их тут трое, не меньше, -третьего в ноги, чтоб не ушел, и возьмем его в качестве "языка".
Кудашкин начал действовать.
Часовой упал, не шевелится. Замертво упал и второй, третьему дали, как условлено, по ногам. Только двинулись к речке, как выскочил из блиндажа четвертый, бросился к пулемету и открыл огонь. Старшего сержанта Кудашкина ранило в локоть левой руки.
Пришлось отойти, залечь в снег.
Бойцы говорят:
– Товарищ старший сержант, идите во взвод, перевяжитесь.
– Нет, я его так не оставлю, - отвечает Кудашкин.
– Меня уж злость взяла, я его так не оставлю.
А четвертый немец палит, головы от снега не поднять. Лежат.
Один из бойцов замечает, что в тыл к ним тихо заходит пятерка немцев. Медленно идут гуськом по глубокому снегу, внимательно всматриваясь в местность.
– Ну так мы этих и возьмем, - решает Кудашкин.
– Я бью головного, вы второго и третьего, а последних двух испытаем. Либо залягут, либо побегут, тогда и посмотрим, как с ними быть.
Первые три немца пали замертво, уцелевшие сначала легли, а затем панически побежали назад.
Кудашкин вскочил.
– Хальт!
– закричал он.
– Сдавайся!
Двое немцев подняли руки. Разведчики повели их в штаб.
Но, придя в штаб и ожидая перевязки, Геннадий Кудашкин опять вспомнил того пулеметчика, что прострелил ему руку, и злость, совсем было утихшая, снова поднялась в нем.
– Я его, гада, все-таки так не могу оставить, - сказал он тем двоим бойцам, что ходили с ним.
– Сходим-ка еще раз. Надо его успокоить.
Не ожидая, когда его перевяжут, вернулся
– Теперь пойдем, товарищ старший сержант, перевязать вас надо, сказали бойцы.
Но боевой азарт уже овладел всем существом Кудашкина. Он распахнул ворот шинели. В бою мороза не чувствуешь. Сибирское охотничье упорство играло в Кудашкине.
– Зачем отходить?
– сказал он.
– Надо пулемет забрать. Я ему, гаду, и мертвому пулемета не оставлю.
И Кудашкин с бойцами стал переползать реку.
Но пулемет не был одинок.
Стоило разведчикам вылезти на открытый лед, как два соседних пулемета скрестили над ними светящиеся линии огня.
Укрыться было негде. Трое разведчиков оказались хорошей мишенью.
– Не вышло дело, - со злостью и раздражением сказал Кудашкин.
– Ползем назад.
Взяв двух "языков", убив шестерых и ранив одного немца, сибиряк Кудашкин возвращался недовольный собою. Он считал, что задача дня была им не выполнена, как надо.
В санбате, где он, мрачно хмуря брови, рассказал о своей "неудаче", сержант Борзов и боец Прокопьев в один голос спросили его:
– Ты не из Сибири, Кудашкин?
– А вы как признали?
– Да ведь характер не скроешь. Сибиряка сразу узнать можно - упорный человек.
6 марта 1942 года
Отступая под ударами советских войск, немецкие изверги грабят население, жгут деревни, расстреливают стариков, женщин и детей.
Из сообщения Совинформбюро
15 апреля 1942 г.
Павел Нилин
Завтра
Петух не поет, а кричит на рассвете - голосисто, задорно и весело, будто радуясь, что немцы не успели сожрать его.
Всю деревню спалили, а петух остался.
Под глубоким снегом, в предутренней темноте, хлопотливо журчит ручей, пахнет прелым прошлогодним листом, землей, дегтем.
Но когда из-за леса поднимается солнце, вместе с ним возникают, как страшные видения, одинокие черные столбы печей, обугленные остовы каменных фундаментов, обрушившиеся и вставшие дыбом железные крыши.
И даже лес, поредевший, нестриженный артиллерией, напоминает, что здесь совсем недавно ураганом прошла война.
Она сровняла с землей добротные русские колхозные избы, изранила, искромсала, обожгла эту землю.
И петух кричит из-под земли, из прикрытой погоревшим железным листом землянки, где живет теперь его хозяйка -старуха Зотова Катерина Степановна.
Она потеряла мужа, двух сыновей, невестку и внучка, замученных немцами, и по случайности сберегла только петуха, укрываясь с ним в лесу, согревая его теплом своего старушечьего сердца.