От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)
Шрифт:
Яковлев присаживается в окопе на корточки, закуривает последнюю папиросу и, поеживаясь от сырости, затягивается. Потом, не докурив до половины, он гасит папиросу и быстрым, сильным движением поднимается на бруствер. Бойцы следуют за ним.
Прямой спуск по обрыву довольно крут, но разведчики идут пологим кружным путем, маскируясь кустами, вполурост. Без помехи подходят они к речонке и залегают на берегу, всматриваясь и выжидая.
Короткая летняя ночь только еще начинается. Дождь как бы смыл краски заката, вокруг влажный мрак, неясно озаряемый вспышками ракет по всему переднему краю обороны врага. Яковлев подает условный знак рукой, трое бойцов -
В окулярах бинокля показывается неясная тень. Это сапер: путь проверен. Яковлев, проскользнув между кустами, пересекает речушку. Бойцы за ним. Едва последний из них переходит речку, как раздается дробь пулемета. Разведчики припадают к прибрежной тине. Пулемет затихает, потом начинает бить снова.
– Психует!
– говорит Яковлеву лежащий с ним рядом сержант Мельканов.
Им обоим хорошо известна эта тактика немецких часовых. Сидя в дзоте, немецкий часовой время от времени начинает бить из пулемета - пусть, мол, противник, ежели он приблизился, думает, что его обнаружили. Неопытные разведчики, заслышав эту стрельбу, решают:
– До немца еще далеко, а нас уже обнаружили. Беда! А опытные залегают и ждут.
Отряд лежит и ждет. На дробь первого дзота откликается другой дзот, потом третий. Начинает вдруг бить миномет. Сеня Яковлев лежит в тине. Ему всего двадцать лет, но это уже двадцать седьмая его боевая разведка. Первое время он волновался, писал перед каждым походом в разведку письма родным и любимой, прощался с товарищами. Потом привык. А храбрость, которая дается привычкой, -самая стойкая храбрость.
Двадцатилетний лейтенант спокоен. Он терпеливо ждет конца этой никчемной стрельбы, поворачиваясь с живота на бок и снова на живот. Беспокоит его одно: дождь начинает затихать. Из-за туч на миг показывается луна, потом опять скрывается. Но все же становится как будто светлей. Это плохо. Надо подойти к немцам, покуда дождь совсем не перестанет. А немцы, как нарочно, бьют и бьют из пулеметов. Яковлев сердито поглядывает на небо: да, дождь кончается, это точно.
Все же дождь еще моросит, когда стрельба наконец затихает и когда по знаку лейтенанта группа снова пускается в путь.
Минные поля позади, начинаются спиральные проволочные заграждения. Два мокрых усатых саперика встречают здесь отряд - они уже перебросили через заграждения доски и маты, и бойцы быстро переползают на другую сторону. Потом так же ползком начинают взбираться вверх. Однако, когда до вершины холма остается метров тридцать, дождь затихает окончательно, полная луна вырывается на волю, и вся местность становится ясно видной, как на ладони.
Теперь лежи и жди - ни вперед, ни назад, словно в ловушке! Группа залегает в кустах надолго. Снова Яковлев сердито поглядывает на небо - не подойдет ли какая-нибудь заблудшая тучка. Но тучки нет, безраздельно царит луна. Яковлев морщится, поудобнее устраивается в грязи и замирает.
Он очень терпелив, этот юный лейтенант. Было время -и совсем еще недавнее, до войны, - когда Сеня не мог усидеть спокойно на месте и десяти минут. Теперь он может лежать без движения час, другой, третий...
Сеня
Объект нападения отряда - одиноко стоящая на холме изба, превращенная немцами в дзот. Туман все гуще и гуще, уже не видно и в двух шагах. Яковлев теряет ориентировку, залегает минуты на три, внимательно вглядываясь и вслушиваясь, потом, определив что-то в тумане, поднимается и решительно устремляется вперед. Вот и контуры хижины. Часовой шагает у крыльца, словно плывет в туманном мареве. Яковлев вынимает нож, подползает к стене избы. Выждав удобный момент, он делает точный бросок и ударяет часового ножом. Второй взмах ножа - это удар сержанта Мельканова. Часовой мертв.
Теперь гарнизон дзота в мышеловке. Нельзя медлить ни секунды: туман очень густ, но долго ли он продержится?
Одна часть группы окружает дзот, другая, поменьше, подкрадывается к дверям избы. В такой туман хорошо бы грохнуть дзот гранатами. Но дело не в гранатах - надо взять пленных.
Яковлев долго прислушивается возле дверей, прежде чем войти в сени. Нет, в сенях ни звука. Яковлев легонько сбрасывает сквозь щель ножом щеколду и входит в сени. Едва заметный глухой скрип, но он услышан, и кто-то отзывается из дзота коротким окриком, видимо окликает часового. Яковлев мычит в ответ что-то быстрое и неясное, нащупывает дверь в избу, рывком распахивает ее, и вся группа с автоматами наперевес входит в дзот.
Ранний рассветный час - время, когда затихает на короткий срок перестрелка, когда так хорошо дремлется в этой минутной, неверной фронтовой тишине. Трое немцев спят на нарах, в белье. Один дремлет, сидя у пулемета.
Пятый не дремлет - он тоже сидит у пулемета и подбивает молотком подошву на сапоге, который держит в руках.
Этот, пятый, сразу вскакивает и хватается за автомат, но автомат тут же выбивают у него из рук. Вот немец уже на земле связан, рот его крепко стянут тряпкой. Одновременно так же бесшумно сбивают на землю и связывают второго, дремавшего у пулемета. Не проходит и трех минут, как всех пятерых с завязанными руками, с повязками на губах выволакивают из дзота.
Туман все еще густ, но свет прибывает с каждой секундой, скоро взойдет солнце. Бойцы, взвалив на плечи пленных, начинают спускаться вниз. Трое из пленных покорны, но двое бьются, пытаются вырваться, крикнуть. С ними много хлопот.
На полдороге до речки одному из них удается сорвать повязку со рта о плечо несущего бойца, и немец начинает кричать во все горло. Ему тут же затыкают снова рот, но крик услышан, взвивается ракета, и со всей немецкой линии на холме начинают бить пулеметы. Пули свистят над головами. Вот падает раненый Нюбин. Его подхватывают и несут. А туман рассеивается, вокруг становится все светлей и светлей, видимо, будет ясное, погожее утро. В последних обрывках тумана разведчики переправляются по матам через проволоку и достигают реки.