От судьбы не спрячешься
Шрифт:
Его зверь отчаянно царапал изнутри грудину, пытаясь добраться до той, что теперь ни видеть, не слышать его не хочет.
Тали…
Как же хотелось ее обнять, утешить и крепко прижимая к себе, заверить в том, что все будет хорошо…
Его сердце, его любимая девочка даже смотреть в ее сторону запретила, не то что касаться!
Но он не оставлял попыток хотя бы заговорить с ней, услышать родной голос и наладить ту связь, что Талия рвет изо дня в день, отдаляясь всё больше, причиняя боль и себе, и ему.
Больше
Думал.
А выхода не находил.
Ларии не станут заключать новую сделку, пока он не выполнит условия старой, подписанной его собственной кровью.
Только если…
Безумная, но не лишенная смысла вспыхнула идея пронеслась в голове т засела, словно надоедливая заноза.
А что, если попробовать изменить условия сделки?
Доказать, что он костьми ляжет, лишь бы сохранить свою семью, не жертвуя ее будущим?
При смерти об этом не думаешь, а сейчас, он готов мир перевернуть лишь ради одного любящего взгляда Талии, что навсегда забрала его сердце и душу, будучи еще совсем маленькой девчушкой.
Он не отказался бы от нее тогда, не отступит и сейчас!
— Тали, девочка моя любимая, я попытаюсь все исправить, только не бросай меня, слышишь? Не смей бросать! — уже на ногах, прислонившись лбом к гладкому тёплому дереву, решительно произнес он, зная, что волчица его услышит.
И более, не медля ни минуты, развернувшись, поспешил прочь.
Не видел волк, как чуть припозднившись открылась дверь, как вслед ему смотрела та, что не отступит никогда!
Талия
Как же я соскучилась!
Как истосковалась моя душа по теплу, по ласке, по прикосновениям любимого волка, пусть он и от трижды подвел меня!
Как?
Как можно жертвовать своими детьми?!
Они же ни в чем не виноваты!
Все это постоянно крутилось в моей голове, и даже объяснения Касьяна, нашего альфы, не обличали поступка Гордея.
Он не знал…
Черноволосый волк думал, что ларии говорят о его жизни и именно ее, не раздумывая, он отдал в вечное услужении. И только потом, окрепнув, выяснил, что речь шла совсем о другой, еще не рожденной жизни.
Нет!
Я в горло вгрызусь, но не смогу отдать своё дитя мрачным тварям, пусть трижды они будут прокляты всеми богами сразу!
И мой муж, моя истинная половина тоже не сможет, иначе бы не прощался со мной так, словно делает это в последний раз.
Больше месяца прошло, а Гордей так и не вернулся в поселение.
"Ушел исправить то, что сам и натворил", — набатом били в голове слова сказанные его отцом.
Ни одного косого взгляда в мою сторону, ни жеста, ни вздоха не сделали Касьян и Амира, понимая, что сын все делает правильно.
Правильно…
А если не вернётся, как мне быть!?
Где
— Тише, маленький, тише, — чувствуя мои переживания, волчонок пинался так, словно уже был готов встретить опасности внешнего мира лицом к лицу.
— Рано тебе, потерпи немного, — уговаривала я малыша, морщась от тянущей боли в пояснице.
Но, видимо, наше с Гордеем дитя, было такое же непослушное как и я в детстве, решив появиться раньше положенного срока.
Преодолевая неутихающую боль внизу живота, кое-как добравшись до родительского дома, чуть не напугала матушку до полусмерти своим видом, почти растянувшись перед ней не успев войти в избу.
— Рано, милая, как же рано, — испуганно шептала Маяна, помогая уложить собственное дитя на кровать, мысленно молясь Прародительнице помочь дочери пережить роды.
Слишком мало сил осталось у ее кровинушки за последний месяц, слишком много печали и переживаний выпало на ее долю.
— К нему хочу, мама, — сдерживая стон, отчаянно выдохнула я, мучаясь в предродовой агонии.
— Все будет хорошо, милая, богиня не позволит беде случиться, — изо всех сил сдерживая слёзы, ответила Маяна, готовя вместе с Илларией все необходимое для принятия волчонка.
— Я всех потеряю! — всхлипнула я, чувствуя, как душевная боль раздирает похлеще телесной.
— Наоборот, ты новую жизнь в этот мир приведешь, не говори так! — строго произнесла старая травница, давая напиться мне обезболивающего отвара, — Гордей с детства трудностей не боялся, всегда и во всем первым был! И лариям этим проклятым, ни одного вздоха вашего малыша не уступит! Верить в свою пару надо! Верить!
— А-а-а-а-а!
— Вот так, родная, не держи в себе, — обтирая пот со лба, поддерживала меня мама, — кричи, с голосом и боль уйдёт!
— Волчонок ножками вперед идет, — сдвинув к переносице широкие брови с едва заметной проседью, произнесла Иллария, — повернуть дитя нужно, иначе задохнётся.
— Так делай! — выкрикнула я, сжимая от боли зубы так, что казалось, раскрошу их в пыль.
В этот момент я дико боялась потерять малыша, богами посланное нам с Гордеем счастье.
— Подержи ее, — приказала повитуха, — дернется, навредит и себе и волчонку.
Маякну дважды просить не пришлось.
Будущая бабушка была готова на все, лишь бы уберечь свое дитя и внука от непоправимой беды.
— А-а-а-а-а! — непроизвольно дёрнувшись на действия Иларии, была тут же крепко зафиксирована матерью, за что ей огромное спасибо.
"Давай, Талия, соберись! — билось в голове набатом, когда я, раз за разом чувствовала мощнейшую боль от очередной схватки, после которых сил становилось все меньше и меньше. Я давно потеряла счет времени, и лишь родной голос мамы заставлял меня выплывать из забытья и тужиться.