От убийства до убийства
Шрифт:
Белый «Амбассадор» поднялся по подъездной дорожке к большому зданию с белыми стенами. По крайней мере четыре раза в неделю Аббаси приезжал в «Канара-Клуб», чтобы поиграть в бильярд на зеленом столе в маленькой комнате с кондиционером и выпить с друзьями. Он обладал точным ударом, однако после второй порции виски рука Аббаси утрачивала обычную твердость, и потому друзья предпочитали играть с ним длинные партии.
– Что тебя гложет, Аббаси? – спросил Сунил Шетти, также владевший в Гавани рубашечной фабрикой. – Уж больно опрометчиво ты сегодня играешь.
– Очередной посетитель
Сунил Шетти сочувственно заурчал. Аббаси ударил по шару и промазал.
В середине партии игрокам пришлось отойти от стола, чтобы подождать, пока неторопливо пересекавшая комнату мышь не пройдется вдоль стен и не отыщет дырку, в которую можно нырнуть.
Аббаси ударил кулаком по краю стола:
– На что уходят наши членские взносы? Они тут даже полы в чистоте держать не способны! Вконец проворовались.
Высказавшись подобным образом, он уселся спиной к плакату СОБЛЮДАЙТЕ ПРАВИЛА ИГРЫ и, опершись подбородком о кий, стал следить за игроками.
– А ты здорово расстроен, наш Аббаси, – заметил Раманна Падивал, хозяин магазина готовой одежды на Зонтовой улице, слывший лучшим в городе бильярдистом.
Дабы не дать этому мифу укорениться в сознании друзей, Аббаси велел принести всем виски. Игра прервалась, все стояли, прикладываясь к обернутым бумажными салфетками стаканчикам. И, как это водится, первой темой, к которой обратился общий разговор, стало само виски.
– Вы знакомы с человеком, который ходит из дома в дом, предлагая по двадцать рупий за старые картонные коробки из-под красного «Джонни Уокера»? – спросил Аббаси. – Как по-вашему, кому он их потом продает?
Все захохотали.
– Для муслима, Аббаси, ты на редкость наивен, – сказал, отсмеявшись, Падивал, продававший также и подержанные автомобили. – Разумеется, он продает их тем, кто гонит поддельное виски. И потому красный «Джонни Уокер», покупаемый тобой в магазине, это подделка, даже если продается в настоящей бутылке, которую достают из настоящей коробки.
Аббаси медленно заговорил, пальцем описывая в воздухе круги:
– Стало быть, я продаю коробку человеку… который продает ее другому человеку, который гонит эту отраву и продает ее мне? Получается, я сам же себя и надуваю?
Падивал, изумленно взглянув на Сунила Шетти, сказал:
– Для муслима этот человек воистину…
Именно это местные фабриканты и говорили – еще с той поры, как Аббаси закрыл свое производство из-за того, что труд в нем повреждал глаза работниц. Большинство здешних игроков в бильярд владело – или вкладывало в них деньги – фабриками, на которых женщины работали в совершенно одинаковых условиях, и ни одному даже в голову не приходило закрыть хоть одну из них лишь потому, что какая-то работница ослепла.
Сунил Шетти сказал:
– Пару дней назад я прочитал в индийской «Таймс», что, по словам главы «Джонни Уокера», в среднем индийском городке «Красного ярлыка» продают больше, чем его производят во всей Шотландии. Во всем, что касается трех вещей, – и он сосчитал их, загибая пальцы, – черного рынка, подделок и коррупции, мы самые
После полуночи Аббаси, пошатываясь, вышел из клуба и дал монету охраннику, который поднялся из кресла, чтобы поприветствовать его и помочь усесться в машину.
Пьяный, он пронесся по городу, а после поехал к Гавани и вскоре услышал запах моря.
Когда вдали показался его дом, Аббаси остановил машину у обочины дороги, решив, что ему нужно выпить еще. Он всегда держал под сиденьем своего «Амбассадора» – там, где жена не смогла бы найти ее, – бутылочку виски и теперь, наклонившись, похлопал ладонью по полу машины. Ушибив голову о приборную доску, он отыскал бутылку, а следом и стакан.
А выпив, понял, что домой ему идти нельзя – жена учует запах спиртного, едва лишь он переступит порог. И разыграется очередная сцена. Никак она не могла понять, почему ее муж столько пьет.
Он проехался по Гавани, поставил машину у мусорной свалки и, перейдя улицу, вошел в чайную. За узким пляжем виднелось море, по воздуху плыл аромат жареной рыбы.
На черной доске у входа в чайную было написано мелом: МЕНЯЕМ ПАКИСТАНСКИЕ ДЕНЬГИ И ВАЛЮТУ. Стены лавочки были украшены фотографией Великой мечети Мекки и плакатом, на котором юноша и девушка склонялись перед Тадж-Махалом. На веранде чайной стояли четыре скамьи. Привязанная к столбику у торца веранды крапчатая, белая с коричневым, коза жевала жухлую траву.
На одной из скамей сидели мужчины. Аббаси тронул ближайшего из них за плечо, тот обернулся:
– Аббаси.
– Мехмуд, брат мой, освободи мне немного места.
Мехмуд, толстый безусый мужчина с бахромчатой бородой, так и поступил. Аббаси уселся рядом с ним. Ему говорили, что Мехмуд крадет автомобили, что четверо сыновей Мехмуда перегоняют их в деревню, которая стоит на границе со штатом Тамил-Наду, и живут исключительно перепродажей ворованных машин.
Рядом с Мехмудом сидел Калам, который, если верить слухам, возил из Бомбея гашиш и отправлял его морем в Шри-Ланка; за ним – Саиф, зарезавший в Тривандруме человека; а за ним – маленький беловолосый мужчина, которого все называли Профессором и никак иначе и который, как уверяли, был самой темной в этой компании личностью.
Эти люди были контрабандистами, автомобильными ворами, бандитами, а то и кем похуже, но, пока они пили с Аббаси чай, ничего дурного случиться с ним не могло. Такой была культурная традиция Гавани. Пырнуть человека ножом при свете дня – это сколько угодно, а вот ночью – ни в коем разе, и уж тем более если он пьет чай. Да и в любом случае, после беспорядков солидарность мусульман Гавани значительно укрепилась.
Профессор завершал рассказ из жизни Киттура двенадцатого столетия – историю про арабского моряка по имени Саад, который увидел город с моря как раз в ту минуту, когда уже распрощался с последней надеждой добраться до суши. Саад воздел руки к небу и пообещал Аллаху, что, если ему удастся высадиться на эту землю, он навсегда отречется от игры и винопийства.