От войны до войны
Шрифт:
– Его и впрямь Леворукий учил, – буркнул Рут, – в мое время дрались без всяких вывертов, и ничего. Небось и герцога он по-подлому убил.
Ричард уже шесть лет носил титул герцога Окделла, но для обитателей Надора герцогом оставался отец. Это было справедливо, но сегодня Ричарду вдруг стало обидно.
– Дикон, – Айрис в платье для верховой езды стояла сзади, – ты не поедешь со мной? Ну, пожалуйста…
– Конечно. Айри. Я сейчас.
Ричард был только рад прекратить неприятный разговор. Айрис была единственным человеком в замке, с которым не приходилось обдумывать каждое слово. Они и раньше дружили, но теперь все стало иначе. Брат и сестра чувствовали себя заговорщиками и единомышленниками,
Сона, оказавшись на улице, принялась рыть копытом смерзшуюся землю, напомнив юноше своего полубрата, который сейчас гулял по кэналлийским лугам. В Алвасете отцветали гранаты, а в Надоре по-прежнему шел снег и дул колючий северный ветер. Дик с трудом представлял, как доживет до конца отпуска. Пока ему удалось ни разу ни с кем не повздорить по-крупному, но несколько раз он едва не ввязался в бессмысленный и безнадежный спор. Теперь Дик не понимал, как он за шестнадцать лет в Надоре не сошел с ума, вернее, не шестнадцать, а пять. При отце все было иначе, хотя веселья в старом замке не было и тогда. Как здесь можно жить? Как он сам жил здесь и считал, что все хорошо и правильно?
Сестра в подбитом лисьим мехом плаще с капюшоном потчевала Бьянко морковкой. Линарец с радостью принимал угощение, они с Айри полюбили друг друга с первого взгляда. Раньше сестра ездила на старенькой Чайке, которая с радостью удалилась на покой, но Дику казалось, что матушка и конюхи недовольны вторжением породистых красавцев в надорские конюшни. Их можно было понять – рядом с Соной и Бьянко окделлские кони казались безнадежными клячами.
Ричард подсадил Айрис в седло и улыбнулся старшему конюху:
– Мы поедем вдвоем.
Ларс угрюмо кивнул. По этикету знатная девица могла выезжать либо в сопровождении двоих грумов, либо с отцом или братом. Разъезжая с Айрис по окрестностям, Ричард не нарушал никаких традиций, но все равно чувствовал, что матушка, а вместе с ней и прочие обитатели замка этого не одобряют. Ну и ладно, восемь бед, один ответ! Айри шевельнула поводьями, и Бьянко плавной рысью двинулся к мосту. Сона, не дожидаясь приказа, побежала следом, мориска уже привыкла к парным прогулкам и получала от них удовольствие. Две лошади, черная и белая, выбрались на дорогу и пошли голова в голову. Впереди было несколько часов свободы и свежего ветра.
Епископ Авнир поклонился и стремительно вышел, задев полами своего одеяния торопливо отступившего секретаря. Его Высокопреосвященство Сильвестр с трудом сдержал гримасу отвращения: Авнир не человек, а помесь летучей мыши с моргенштерном, но он нужен!
Кардинал тонко улыбнулся и окликнул секретаря:
– Новости?
– Гонец из Агариса. От Эсперадора Юнния с личным посланием.
– Вы в этом уверены?
– Да. Я проверил подорожную и отметки адуанов. От границы до Олларии гонца сопровождало четверо талигойских гвардейцев и лейтенант таможни. Мне кажется, этот человек – тот, за кого себя выдает. Он позволил себя обыскать и согласился переодеться в предоставленное ему платье. У него не нашли ни оружия, ни яда.
– Хорошо, я его приму. Любопытно, что нужно от меня богоожидающему Юннию…
Секретарь, разумеется, не знал. Его Высокопреосвященство быстро освободил стол от лишних бумаг и передвинул подсвечники. Гонец от Эсперадора, это весьма любопытно, весьма…
– Ваше Высокопреосвященство, – громко объявил секретарь, – монах эсператистского ордена Милосердия Ириней, привезший послание
– Пусть войдет.
Ириней обладал приятной и неприметной внешностью. Вошел он довольно уверенно, но Сильвестр видел, что эсператисту не по себе. Оно и понятно – оказаться в логове еретиков и богохульников! Кардинал бросил секретарю:
– Оставьте нас!
Секретарь нарочито медленно вышел, Его Высокопреосвященство не сомневался, что он будет подслушивать, и не имел ничего против. Некоторые дела, в частности переговоры со злейшим врагом, следует вести или совсем тайно, или при свидетелях.
– Итак, – начал кардинал, – вы привезли послание?
– Ожидающий Возвращения Его счел необходимым, – гонец вынул футляр.
– Откройте!
Маловероятно, что футляр или послание отравлены, и тем не менее…
Ириней без лишних слов сорвал печать с языком пламени и вытащил свиток.
– Разверните и давайте сюда.
Монах повиновался, его лицо было бесстрастным, как маска. Сильвестр взглянул на письмо, написанное твердым разборчивым почерком, ничем не напоминающим каракули немощного старца.
«В ожидании Возвращения Его! По воле Ожидающего Его!
Слово Эсперадора Квентину Дораку, именующему себя кардиналом Талига. Уходя Нитью Света, заповедовал Он чадам своим Милосердие и Любовь, но не стало так, как Он хотел, но иначе. Войны и ненависть ожидающих Его опечалят Его.
Много лет Святой Престол ставил чистоту веры превыше мира, много лет Талиг ставил власть превыше веры, но последняя война ниспослана нам, дабы открыли мы глаза свои и сердца свои. Гибнут невинные. Гибнут дети и старики, гибнут женщины и раненые, гибнут пленные и твари бессловесные, и виной тому упорство власть предержащих.
Гордыня властителей мирских и недомыслие пастырей духовных ведут к смерти телесной и мукам душевным, но Он, уходя, заповедовал нам Милосердие.
Святой Престол взывает к талигойским властителям – вложите мечи в ножны. Мы по-разному славим Его, но Он един. Хватит искать то, что нас рознит, время искать то, что нас объединяет. Святой Престол хочет мира и исполнен решимости извергнуть из Агариса семя недоверия. Ожидающие Его готовы просить потомков Эрнани Талигойского и иже с ними покинуть Агарис, если Оллария разрешит тем, кто тайно славит Его по канонам истинной Веры, не таиться и не носить в городе черное, а в доме своем – серое.
Если Квентин Дорак готов говорить о мире, то в Олларию незамедлительно выедет епископ ордена Милосердия Оноре с двумя спутниками и будет дано ему право говорить от имени Ожидающего Его.
Да благословит Он ходящих в незлобии.
Смиренный Юнний, жалкая свеча Его.
Писано в 1-й день Месяца Весенних Скал в Агарисе».
Значит, сторонники мира во главе то ли с блаженным, то ли неимоверно хитрым Оноре победили, и Агарис готов на уступки. Сильвестр ожидал чего-то подобного, – донесения из Святого Града утверждали, что победа Рокэ для конклава стала громом средь ясного неба. Божьи мыши раскололись – ордена Милосердия, Знания и Славы стояли за мир, «истинники» и орден Чистоты намеревались проклясть победителя, Домашний Очаг и Справедливость колебались, но Эсперадор вышел из ордена Милосердия.
Кардинал потер переносицу:
– Когда епископ Оноре намерен прибыть в Олларию, если я отвечу «да»?
При желании Сильвестр мог цитировать «Эсператию» не хуже самого дотошного «истинника», но кардиналу казалось правильным подчеркивать отличия двух церквей. Там, где эсператист будет говорить полчаса, олларианцу хватит минуты.
– Празднества святой Октавии равно священны исповедующим истинную веру и вашей пастве. – Ириней ответил без малейшей заминки, значит, он знал, что везет.
– Октавианская неделя… Разумно.