От заката до рассвета
Шрифт:
– И не говори.
– Я буду в Париже на следующих выходных. Дашь мне ваш адресок и ее фотку? Пообщаюсь с ней.
– Не надо, Андре, – я отмахиваюсь от него. Он хоть и не такой сильный, как спортсмен Себас, но тоже может ощутимо надавать по башке. Андре светловолосый парень с то ли серыми, то ли голубыми глазами.
– Почему?
– Потому что она не стоит того, чтобы ты тратил на неё своё время.
В этот момент звенит первый звонок на урок, и мы встаём, чтобы пойти в класс.
Глава 11. Ужин
ЕГОР
Наши дни
– Поплывем в сторону Эйфелевой башни и там выйдем, – говорит Селеста, когда мы занимаем свободные места.
– Когда ты последний раз так каталась по Сене?
– Ой, очень давно. Уже даже не помню, когда именно.
– А в каком городе ты родилась?
– В Париже.
– И почему ты переехала жить в пригород?
– Так сложились обстоятельства, – отвечает расплывчато и отворачивается к реке. Явно не хочет развивать эту тему.
– Ты любишь Париж?
– Не знаю… Я мало тут жила. По сути только, когда училась в Сорбонне. Это всего шесть лет.
– А где ты жила все остальное время, если ты родом отсюда?
– Я училась в закрытой школе-интернате. Она находится в 70 километрах от Парижа. Домой можно было ездить на выходных и на каникулах. Но я приезжала только на каникулах и то не на всех и лишь в раннем детстве. Когда стала постарше, я проводила почти все каникулы у своей лучшей подруги в ее деревне и с ее семьей.
Рассказ Селесты меня удивляет и заставляет посмотреть на нее.
– А почему ты училась в интернате?
– Моя мать думала, что это престижно, – на этих словах она горько хмыкает и отворачивается к реке.
– А почему ты не ездила домой на каникулах?
– Потому что у меня были сложные отношения с моей семьей. Я ездила домой только на летние каникулы. Осенние, зимние и весенние я проводила чаще всего с лучшей подругой, а иногда с другими двумя друзьями. Еще, бывало, мы все вчетвером проводили каникулы у кого-нибудь из них. Ну а на выходных я всегда оставалась в интернате, хотя практически все дети разъезжались по домам.
– Звучит тоскливо…
Селеста безразлично пожимает плечами.
– Поверь, лучше выходные в пустом интернате, чем с моей семьей. К тому же в школе была огромная библиотека. И ты даже представить себе не можешь, какое это наслаждение – читать книги в одиночестве, когда тебе никто не мешает.
Да, я точно не могу себе этого представить. Я-то особо никогда не любил читать.
– Знаешь, а я тоже один год проучился в закрытой школе в Лондоне. Моя мама так же думала, что это престижно. Меня туда в семь лет отправили. Но родители больше года без меня не смогли. Как только начались летние каникулы, сразу забрали меня домой и отдали в русскую школу. Но оказалось, что я не умею читать и писать на русском, поэтому пришлось снова идти в первый класс. Я в своём классе был самым старшим.
Она поворачивается ко мне и тепло улыбается.
– Значит,
– Я очень плохо ее помню. Но вроде нормально было, по семье скучал только.
– У тебя большая семья?
– Родители и два старших брата. А у тебя?
– Родители и старшая сестра.
Мне интересно спросить, почему у нее плохие отношения с семьей, но я не решаюсь. Все-таки это слишком личный вопрос, который не задают при первой встрече. Селеста дарит мне еще одну улыбку и отворачивается к реке. Я тоже решаю рассмотреть пейзаж.
А он очень даже ничего. Мы сейчас как раз проплываем Эйфелеву башню. Чего греха таить, она красивая. Да и Париж в целом норм, если бы тут было почище. Не Вена, конечно, но тоже сойдёт. Разок в отпуск можно съездить.
На этой мысли я сам себя одергиваю. С чего это вдруг я так заговорил?
Так, Кузнецов, не изменяй себе. Ты всегда считал Париж помойкой, вот и продолжай так считать. И вообще – тут все напоминает о Кристине. Хотя с момента знакомства с Селестой я, кажется, ее особо не вспоминал. Даже когда мы были у Лувра, куда я ходил вместе с Морозовой смотреть на «Мона Лизу».
– Мне никогда в Париже не нравилось, что он очень шумный, – вдруг говорит Селеста и снова поворачивается ко мне.
Я хмыкаю.
– Ты в Москве не была.
– В Плезире, где я живу, очень тихо. Но по закону подлости моя квартира находится ровно напротив детской музыкальной школы, поэтому после работы я вынуждена слушать то пианино, то гитару, то игру на барабанах. Сначала мне это казалось милым, а сейчас просто убивает. Дети в школе и так все силы высасывают, а тут еще эти концерты после работы.
Я не успеваю ничего ответить, потому что в этот момент наш трамвайчик подплывает к берегу и останавливается.
– Пойдём, – Селеста слегка касается моей руки, но тут же поспешно убирает ее, будто опомнившись. И я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать ей «Не убирай». Почему-то ее легкие прикосновения мне очень даже приятны.
Мы выходим на берег где-то за Эйфелевой башней и осматриваемся по сторонам.
– Ты не голодна? Я бы поел.
– Я бы тоже поужинала, – Селеста задумчиво чешет затылок. – Мы можем дойти до одного очень хорошего ресторанчика, где ты сможешь попробовать настоящую французскую кухню нормального приготовления.
– Пойдём.
Если честно, пробовать настоящую французскую кухню у меня особого желания нет. Потому что французская кухня – это лягушки, луковый суп и улитки. Ничего из этого отправлять себе в рот я не планирую.
Но Селесте я об этом не говорю. Не хочу ее обижать. Просто закажу себе стейк мяса, когда придём, да и все.
Минут через двадцать мы заходим в очень приличный ресторанчик.
– Кнопка!? Ты!? – К ней навстречу несётся мужчина лет около 35, одетый в униформу персонала ресторана. Я приглядываюсь к его бейджику. На нем написано «директор».