От знахаря до врача. История науки врачевания
Шрифт:
Описание Хэйденом состояния больного, пробуждающегося после эфирного наркоза, мягко говоря, не вполне соответствует действительности, и это подтвердит всякий, кому довелось его пережить, но подлинностью дышит описание ужасов хирургической операции без обезболивания.
Доктор Уоррен, выполнивший операцию под наркозом, проведенным Мортоном в Массачусетском генеральном госпитале, пользовался очень высокой профессиональной репутацией. Применение эфира в хирургии произвело на него весьма благоприятное впечатление, и он сделал очень многое для широкого распространения хирургической анестезии. Одним из первых европейских хирургов, прибегших к использованию эфира для обезболивания операций, был доктор Джеймс Янг Симпсон, профессор кафедры акушерства из университета Глазго. С помощью эфира доктор Симпсон обезболил роды у нескольких своих пациенток, но сразу отметил отрицательные стороны применения эфира – в частности, неприятный резкий запах, сильное возбуждение и раздражающее действие на дыхательные пути. Симпсон был убежден, что
Вскоре после эксперимента за обеденным столом доктор Симпсон применил хлороформ для обезболивания родов у одной из рожениц. Врач был настолько потрясен благотворным действием нового анестетика, что тотчас опубликовал результат его применения. Было это в 1847 году. Вот что пишет Симпсон о первом в истории случае применения хлороформа:
«Женщина, которой впервые был дан хлороформ во время родов, в предыдущий раз рожала в деревне, и продолжавшиеся три дня роды завершились перфорацией черепа плода. На этот раз – а это вторые роды – схватки начались за две недели до положенного срока. Через три с половиной часа после их начала и до окончания первой стадии родов я дал женщине хлороформ. Ребенок родился через двадцать пять минут после начала вдыхания паров хлороформа. Крик ребенка не разбудил мать. Прошло несколько минут… после того, как сестра унесла ребенка в соседнюю палату, прежде чем пациентка пробудилась. Она повернулась ко мне и сказала, что очень хорошо поспала, отдохнула и готова к предстоящим родам. (Мучимая тревогой из-за прошлых неудачных родов, она не спала две ночи). Немного подумав, женщина сказала, что боится, что сон прекратил схватки. Вскоре после этого сестра принесла из соседней палаты ребенка, и нам стоило немалых трудов убедить удивленную мать в том, что роды уже позади, а этот младенец и есть «ее собственный живой ребенок».
Буквально через неделю Симпсон опубликовал сообщение о результате этого обезболивания хлороформом. То, что последовало, отнюдь не напоминало восторг по поводу обнаружения нового средства, способного освободить женщину от родовых мук. Вместо этого на Симпсона обрушился шквал критики по поводу правомерности устранения боли при родах. Человек более мелкого калибра, нежели Симпсон, был бы раздавлен противниками и критиками. Но этот врач был достоин стать членом списка людей, сражавшихся за права женщин. Он был готов к битве.
В череде приведших к победе над высокой детской смертностью событий были замешаны люди, абсолютно разные по своим характерам. Мы видим среди них Паре, отличавшегося простым, цельным и прямым характером, человека, который одинаково хорошо чувствовал себя в военном лагере и при королевском дворе. Он пережил четырех католических королей Франции, и при каждом из них был личным врачом и медицинским советником, несмотря на то что сам был протестантом. Не является ли такая характеристика наилучшей для любого человека? Чемберлены – отчасти шарлатаны, отчасти фанатики – в течение почти ста лет держали в секрете инструмент, который мог бы принести неоценимое благодеяние человечеству; но за свое поведение они были подвергнуты остракизму современниками-врачами и заслужили забвение со стороны историков. Холмс был ученым и человеком блестящих дарований; определенно он не был дилетантом в медицине, но он не смог – ни жертвенностью, как Земмельвейс, ни воинственностью, как Симпсон, – отстоять те вещи, которые он ясно провидел за поколение до того, как их заметили другие. Джексон и Мортон прямо не интересовались историей деторождения, но именно они принесли ему величайшую пользу. Борьба мелочных, эгоистических интересов затмила историческое значение их достижения. Честь, которой они были достойны, погибла в ничтожных склоках и досталась Джеймсу Симпсону. В образе сэра Джеймса И. Симпсона мы видим характер реформатора, лишенного желчного пессимизма и трагической готовности к мученичеству, столь присущих многим реформаторам. Он был им, но он был реформатором, твердо стоявшим на прочном фундаменте здравого смысла, гением, искренне любившим людей и готовым к плодотворному спору. К тому же он обладал редчайшим для реформатора качеством – чувством юмора.
В Шотландии бытует легенда об анестезии: Тенева, мать святого Кентигерна (или святого Мунго) из Глазго, была оплодотворена, когда находилась без сознания, напившись отвара какого-то снотворного. В наказание за этот грех ее сбросили с вершины высокого холма, но случилось чудо, и она не пострадала. Не удовлетворенные этим свидетельством Божественной милости, ее судьи приговорили Теневу к другому наказанию: ее посадили в утлую лодчонку и толкнули в воды залива Ферт-оф-Форт. Но Тенева уцелела и на этот раз. Лодочка приплыла
Симпсона и его применение хлороформа для обезболивания родов клеймили позором с кафедр и в памфлетах. Многие, вполне разумные во всех остальных отношениях люди, ослепленные своими религиозными угрызениями совести, высказывали сомнения в правомочности вдыхания паров хлороформа. Аргумент, использованный духовенством, заключался в том, что боль, в особенности боль при деторождении, является предопределенным свыше жребием человека, и предотвращение боли – само по себе уже святотатство. Как выразился один священник, «хлороформ есть сатанинский соблазн, приманка, коей Сатана стремится прельстить женщину, убедить в том, что это благословение; но со временем эта приманка сделает общество черствым и безразличным и лишит Бога возможности слышать вопли о помощи, исходящие из сокровенной глубины души». Другой священник указывал, что хлороформ, подобно алкоголю, опьяняет и лишает свою жертву чувств.
На этом шатком фундаменте этот пастырь строит здание, устремленное в небесную высь. Священник рисует страшную картину: родильная палата, бывшая прежде средоточием спокойного достоинства, под влиянием хлороформа превратится в сцену пьяного дебоша, посреди которого появляется на свет невинное дитя.
Священнослужители подкрепляли свои проклятия авторитетом Библии, ссылаясь на проклятие рода человеческого, высказанное в стихе 16 третьей главы Бытия: «Жене сказал: умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей; в муках будешь ты рожать детей своих; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою» (Бытие, III: 16). Все дело было в словах: «…в муках будешь ты рожать детей своих». Согласно господствовавшему тогда толкованию, боль (болезнь) была предопределена для деторождения, и предупреждение ее во время родов «противоречило религии и явному повелению Писания».
На все эти возражения Симпсон ответил рядом статей, которые своей богословской глубиной и неотразимой логикой не оставили противникам хлороформа никаких шансов. Симпсон был занятым практикующим врачом. Он писал урывками, иногда у постели роженицы. Можно легко представить себе этого упрямого шотландца, сострадание и убежденность которого в своей правоте только возрастали от стонов его пациенток. В какие-то моменты, когда он писал теологические и физиологические обоснования, смешливый огонек, видимо, не раз вспыхивал в его глазах, и он с трудом сдерживал язвительный смех. В убийственной и простой логике не раз проскальзывает эта дерзкая усмешка.
Статья Симпсона «Ответ на религиозные возражения против использования анестезии в акушерстве и хирургии», напечатанная в 1847 году, была шедевром этого жанра. В начале статьи Симпсон подтверждает свою правоту аналогиями с другими профессиями, сопровождая аналогии цитатами из Бытия. Он указывает, что если придерживаться исключительно буквы текста, то крестьянин, выпалывая «терние и волчцы», которые обязана родить ему земля, и избегая проливать «пот лица своего» использованием лошадей и сельскохозяйственных орудий, тоже не выполняет требований Священного Писания. Точно так же и врач, пытающийся спасти жизнь больного, идет, если следовать букве Писания, против воли Бога, так как человек смертен – «прах ты, и возвратишься в прах». «Если, – говорит Симпсон, – врачу позволено идти против одной части проклятия, а крестьянину позволено идти против другой его части, то почему, спрашивается, акушеру непозволительно идти против третьей части того же проклятия? Почему те, кто признает неканонический характер попыток противодействовать боли при родах, не призывают нас отказаться от использования человеческой изобретательности в попытках противостоять смерти или в попытках повысить плодородность почвы, чтобы избежать труда «в поте лица своего»?»
Следующим шагом стало сомнение Симпсона в значении слова «болезнь» в том виде, в каком оно употреблено в связи с деторождением. Я не могу судить о правильности филологических рассуждений Симпсона, но – во всяком случае, к собственному удовлетворению – он переводит соответствующее еврейское слово как «тяжкий труд», а не как «болезнь». Далее Симпсон пространно показывает, что деторождение у людей – из-за вертикального положения тела при ходьбе – является более «трудоемким» – делом, нежели у четвероногих. По мнению Симпсона, слова Библии являются выражением понимания и простой констатацией этого физиологического факта.