Отблески солнца на остром клинке

Орлова Анастасия

– Ты говорил, за комнату наверху заплачено?

***

Внутренний двор цитадели Хисарета, его Высокие сады были особенно хороши в свете луны, такой ясной звёздной ночью, как сегодняшняя. Иссиня-чёрные аризисы распускались с заходом солнца и благоухали на весь сад, в купель с верхушки рукотворного грота по художественно разрушенной лесенке лилась прозрачная, как лунный свет, вода, вход в грот скрывали ползущие стебли эфойи с шелестящими на ветру листьями-кинжальчиками, а внутри стояла резная скамья – прекрасный

уголок, в котором можно поразмышлять в час бессонницы.

– …Или помиловаться с одной из хисаретских красавиц, но ты, кир нагур, вижу, один. – Астервейг вальяжно внёс свою полную достоинства стать в низкий грот, хоть на пороге ему пришлось склониться.

– Для этих целей есть специальные заведения. Я не имею привычки тискать ни прислужниц цероса, ни тех, с кем мне приходится работать, – с улыбкой холодной, как лунный отблеск на клинке, ответил ему Вегдаш.

– Очень благоразумно, – мягко согласился Астервейг, пропустив колючий намёк мимо ушей. – Жаль, на дела более серьёзные, чем плотские утехи, твоего благоразумия не хватает.

Вегдаш скептично шевельнул крылатой тёмно-русой бровью, догадываясь, к чему ведёт Астервейг.

– Видимо, не только у меня, но и у большинства таинников Пареона. Не странно ли полагать, что твоё мнение правое, раз оно в явном меньшинстве?

Астервейг снисходительно усмехнулся в седеющую бородку.

– Так ли и у большинства? – Заложив руки за спину, он смерил шагами грот. – Лишь трое наместников, которых так легко заменить… Да ты, нагур Вегдаш, но тебя бы заменять не хотелось, поэтому я сейчас и говорю с тобой.

Вегдаш вскинул на Астервейга настороженный взгляд.

– Брат веледит, – продолжал тот, – подвергся серьёзному искушению тщеславием и властью – и едва не поддался козням Неименуемого, творимым чрез цероса. Но всё же устоял и обетов своих впредь не нарушит. Сегодня он отбыл в брастеон с вестью для отца наирея о решении цероса, и приподнесёт её как чистейшую ересь и повод усомниться в здравомыслии Найрима-иссан.

Астервейг развернулся на каблуках у стены и пошёл в другую сторону.

– Наставник бревитов тоже осознал катастрофические последствия такого решения для всей Гриалии и понимает, что он и его бревиты должны защищать не прихоти цероса, а в первую очередь страну, как я и мои Вассалы (с которыми он, конечно же, ссориться не захочет). – Астервейг остановился перед Вегдашем, соединив кончики пальцев у подтянутого живота. – Дело за тобой, кир нагур.

– Я своего решения не изменю, – спокойно ответил Вегдаш. – Не трать понапрасну ни своего времени, ни красноречия.

Астервейг вновь убрал руки за спину, перекатился с пятки на носок, о чём-то поразмыслил и всё с тем же неспешным достоинством направился к выходу, но в последний момент передумал.

– Что у тебя на уме, Вегдаш? – прямо спросил он.

– Верная служба моему церосу, – с тенью ухмылки ответил нагур.

– Хм… Ты из тех, у кого всегда есть собственный интерес. В чём он в этот раз?

–

В верной службе моему церосу.

Астервейг улыбнулся – жёстко и холодно.

– Тогда бы ты уже спешил сдать меня Найриму. Но ты не сдашь. Какая у тебя цель?

– Кир наставник, – Вегдаш поднялся и отвесил в сторону Астервейга формальный полупоклон, – не лучше ли вам побеседовать с попугаем в Птичьем саду цитадели? Он знает нужную фразу не хуже меня и готов повторять её бесконечно. Меня же прошу простить – дневные заботы берут своё, веки отяжелели настолько, что сквозь оставшиеся щёлочки я вас едва могу разглядеть. Пойду спать. Доброй ночи, – и он вышел из грота.

Астервейг проводил нагура ледяным взглядом.

– Что же ты задумал, сучий хвост? – вполголоса протянул он. – Меня ты не сдашь, в этом я уверен. Но убрать – попробуешь. И уцелеет тот из нас, кто успеет первым, и не только раньше другого, но и вовремя. Все мы из жил, костей и крови, Вегдаш, все мы смертны…

***

Утром Тшера, заласканная, зацелованная, залюбленная истосковавшейся нежной страстью, проспала.

«На построение ещё успею. Но влетит за отсутствие на утренних упражнениях. А и Неименуемый с ними!»

Она потянулась на перине, удивительно мягкой для гостевых комнат дешёвого трактира, загородилась ладонью от утреннего солнца, бьющего сквозь пыльное окно прямо ей в глаза, с лёгким сожалением отметила, что Виритай уже ушёл – вчера он упоминал, что обоз, который он сопровождал охранником, отправляется с рассветом.

«Жаль, ты неместный».

На его стороне смятой постели лежал вышитый чехол с курительной трубкой. Не потерял, не забыл, а оставил в подарок – в этом Тшера была уверена.

«Самое ценное, дороже только меч… и бусина покойной жены в бороде».

Тшера села, скрестив ноги, раскрыла чехол, задумчиво погладила тонкий длинный мундштук пальцем.

«Курить одну трубку на двоих – всё равно что целоваться…»

7. Кто мы есть

За восемь лет до государственного переворота в Гриалии

– Стой! – крикнул Римар, выбежав к роднику. – Стой!

Каннам замер почти у самого верха стены, мгновение помедлив, ухватился за её край, подтянулся, взобрался наверх и только потом посмотрел на подоспевшего к стене Римара. Тот не видел выражения его лица – на фоне занимающегося рассвета Каннам был просто чёрным силуэтом, но вся его поза казалась напряженной и выражала недружелюбие.

– А то – что? – со злой издёвкой спросил Каннам, скидывая с плеча моток толстой верёвки. – Отцу наирею скажешь?

– Не скажу, – угрюмо ответил Римар. – Слезай, и мы пойдём на ритуал. Никто ничего не узнает.