Отбор пяти колец
Шрифт:
Агате понадобилось какое-то время, чтобы подобрать нужные ноты. В какой-то момент змея застыла, зачарованная ее голосом, а затем начала медленно, словно танцуя, раскачиваться. Она позволила Агате подойти ближе и погладить ее теплый приятно упругий бок, а затем, как та и хотела, обвилась вокруг ее ладони.
Агата позанималась еще немного прежде, чем закончить тренировку и вернуть змею обратно на камень. Ее печалило то, что у нее не было возможности ни развивать, ни сколько бы то ни было часто применять свой дар.
Колдовство не было редкостью в Визерийской
Когда Агате было лет десять или около того, она поймала в саду ужа, и почти месяц он жил у нее в спальне, пока на него не наткнулась мачеха и не приказала слугам его убить. Агата тогда ужасно плакала.
Когда отец вернулся из очередной поездки, она все ему рассказала, но мачехе удалось его убедить будто Агата все выдумала, и он ей поверил. Как было не поверить, если на стороне мачехи были все: слуги, сводная сестра и старый барон, а на ее стороне только сама Агата. Мачеха вечно убеждала отца в том, что Агата врунья и злая испорченная девчонка, которая так и ждет как бы всем насолить.
Фифи застрекотала, увидев идущую к ней хозяйку. Она хлопала короткими, неприспособленными для полета крыльями и переступала тяжелыми когтистыми лапами. Фифи была ферналью самой высокой и чистокровной породы с перламутрово-белым опереньем и алой каймой, идущей по крыльям.
Глядя на нее, Агате всегда хотелось заказать себе похожее по цвету платье. Сама она не могла похвастаться столь же утонченной красотой, выделявшей ее среди остальных. У Агаты был большой рот и курносый нос, усеянный веснушками. Она была тощей и плоской, лишенной женственных изгибов и пышной груди. Теперь, когда ей минул восемнадцатый год, поздно было надеяться, что у нее все-таки что-нибудь вырастет. Хороши были только волосы, длинные и густые, они вились крутыми волнами и были цвета красного дерева.
Мачеха твердила, что такие волосы бывают обычно у фривольных женщин, стоящих вдоль дорог, и Агате тут вовсе нечему гордиться. Говорила она это, разумеется, только когда отца не было рядом. Отцу ее волосы нравились, и он часто повторял, что точно такие же были у ее матери.
Фифи углядела прыгавшую в траве лягушку. Она резко подхватила ее клювом, разорвала пополам, помогая себе лапой, и почти сразу проглотила.
— Надеюсь, тебе было вкусно, дорогая моя, — сказала Агата.
Глядя на то, как лакомится ее питомица, она и сама решила подкрепиться. Солнце успеет высоко подняться, прежде, чем она доберется до Арлеи, и лучше было перекусить до того, как выдвигаться в дорогу.
Достав из седельной сумки хлеб, яблоко и флягу с водой, Агата устроилась у корней ближайшего дерева. Глядя, как она ест, Фифи попрошайничала, забавно разевая клюв, так словно снова была птенцом.
— Ты такое не ешь, — увещевала ее Агата.
Закончив
Отвязав поводья от сухого дерева, Агата села боком в седло и пустила Фифи галопом по идущей вниз с холма тропе.
Солнце роняло мягкий свет на колышущиеся колосья ржи в полях. Где-то вдали нежно пел жаворонок, а из дренажных канав ему вторили лягушки. Наверняка они были уверены, что их голоса также красивы.
Когда закончились посевы, они проследовали мимо пастбища, где паслось целое стадо грузовых ферналей, принадлежавшее отцу Агаты, который сколотил целое состояние на разведении этих удивительных птиц.
Эти особи были не такими легкими и изящными, как Фифи, зато их тела были массивнее и крупнее. Оперенье было в основном серым или коричневым, но в этой однообразной массе, Агата заметила яркий всполох лазурного цвета. Это был совсем еще маленький птенчик, который, похоже, недавно встал на лапы. Надо будет не забыть, рассказать о нем отцу. Такая масть могла пригодиться им в разведении.
Пастухи, охранявшие стадо, приподнимали шляпы при виде Агаты, а черные фернали, на которых они сидели ферхом, заклокотали завидев Фифи. Та их игнорировала, она знала себе цену.
Вскоре вдали показались белые крепостные стены. Арлея была небольшим городком, но за счет проходившего через него торгового тракта весьма оживленным. К воротам вел длинный мост, под которым несла свои воды широкая и бурная река. Где-то там на ее берегу стояла Альтора — прекрасная столица Империи.
Глядя на медленно ползущие по воде корабли, Агата с тоской думала о том, как мечтала бы она оказаться на одном из них.
Фифи застрекотала, и Агата вспомнила, что с неповязанным клювом их сквозь ворота не пропустят. Пришлось спешиться, и отойдя в сторонку, надеть на Фифи наклювник.
— Ну ладно, ладно тебе, — приговаривала она, поглаживая Фифи по бокам. — Потерпишь немного, а как только мы выйдем из города я тут же тебя освобожу и позволю нестись до самого дома галопом.
Фифи недовольно крутила головой, когда Агата надела на нее наклювник и шторки, которые ограничивали ей обзор спереди и по бокам, позволяя смотреть только себе под лапы, но вскоре успокоилась.
Главная улица, на которую они вышли, пройдя ворота, рокотала, подобно бурной реке, в которую впадали мириады ручейков. Ушлые лавочники и трактирщики зазывали к себе народ. Стуча башмаками по мостовой, куда-то спешили посыльные. Приехавшие торговать на базаре, фермеры сидели на нагруженных капустой и морковью повозках, которые тащили вперед грузовые фернали. Наверняка, все они вылупились в птичнике Кодрата Таноре — отца Агаты.
Спешившись, она вела Фифи под уздцы, стараясь держаться ближе к стенам домов, сложенных из кремового камня. Многие люди в Арлее знали пусть не саму Агату, но ее отца и мачеху и завидя ее кланялись или приветственно поднимали шляпы. Она кивала в ответ, хотя ей и было неловко, что почти никого из них она не помнила не то, что по именам, а даже в лицо.