Отборная попаданка архидемона
Шрифт:
Манакриза родилась в небольшом клане Эл-Имани. У них не было своих пещер с растительностью, было совсем мало скотины, но протекторат Гуруна снабжал их всем необходимым, даже оружием, в обмен на то, что их воины умирают за протекторат, затыкают бреши в их обороне, уничтожают чудовищ из глубины, отбивают провизию, оружие, материалы и приборы у соседних протекторатов. Клан Эл-Имани не держит слабаков, рожденных с дефектами убивают, слабых — продают в рабство. Быть Эл-Имани и честь, и опасность. Манакриза родилась слабой. Ей повезло, ее родители обладали достаточными средствами, чтобы заплатить повитухе, и та не обрекла дитя
В испытание входили бег, переход по веревочному мосту, отжимание, подтягивание и исполнение базовых боевых стоек. Жизнь Манакризы зависела от того, выдержит она это испытание или нет
В день испытания она сказала себе, что сможет. И смогла. Она не была последней, она обогнала двух других девчонок, она с трудом, но выполнила норму. Одну из тех отставших девушек продали служанкой в дом жителя протектората. А Манакриза продолжила тренироваться, потому что впереди ее ждали еще испытания.
На состязании в пятнадцать лет она стала первой. Это было больше случайностью — самая сильная девушка клана, которая должна была ее победить, понесла от своего парня, и это ее замедлило. Но все равно это была победа. Манакризу чествовали. Ее взяли в самый лучший отряд клана Эл-Имани вместо ее соперницы. В семнадцать лет Манакриза стала полноправной воительницей клана, она участвовала в набегах, она обороняла протекторат от чужих грабителей, она сама выбирала, с кем ей быть.
— Я была никем, — говорит она. — Я была биомусором, который должны были скормить Мертвой реке, но я стала лучшей, я получила место в круге, долю в добыче и право голоса. Пока борешься, шанс на победу всегда есть.
— А ты скучаешь по дому? — тихо спрашивает Катари. — По родителям?
Надолго задумавшись, Манакриза отвечает:
— Нет. Жизнь здесь — это битва. Сражение за свое место, сражение со страхом огромных пространств. Во время битвы не бывает скучно.
Поглаживая саламандру, я невольно улыбаюсь ее оптимизму и боевому духу. Она смелее нас всех: представляю, насколько ей было жутко бежать по полю под бескрайним небом.
— А ты, Лисса? — тихо зовет Катари. — Ты скучаешь по дому?
— Скучаю, — вздыхает та. — Но у моего дома и этого места не так много различий, как кажется. Я принадлежала к касте магов— ученых, но не обладала даром. Я была тенью в собственном доме, несмотря на все мои старания познать науку. Я вполне способна совершать и исследовать немагические явления, но никому даже в голову не приходило меня к этому подпустить.
Улыбаюсь шире: не забыла Лисса моих слов.
— Настя, — обращается ко мне Катари, и улыбка сползает с моего лица, потому что я уже знаю, каким будет вопрос. — А ты тоскуешь по дому?
В груди становится холодно и немного тяжело, я, пользуясь темнотой, пересаживаю на себя саламандру, глажу теплую шкурку, изгоняя тоску, порожденную этим разговором, воспоминаниями о доме и любящих семьях. Мне намного ближе Лисса, понятнее.
— Дома у меня скучно, так что не очень тоскую, — отвечаю я, чтобы не портить всеобщую расслабленность и ностальгический настрой с нотками воодушевления. — Нужно присмотреться к этому миру, мне кажется, в Нараке может быть интересно.
На самом деле мне хотелось сказать, что у меня нет дома.
Во дворе горят лишь лампы над подъездами, но желтые прямоугольники окон озаряют все, свет золотится на влажной после мороси траве и плотно натыканных машинах — Леонхашарт снова удивляется неудачной планировке и тому, что никто не пытается это исправить.
— Наконец-то конец. — Васандр разминает шею. — Неужели почти все?
Он искоса смотрит на Леонхашарта, но тот выходит из машины, снова отметив, что земная жизнь совсем отучила Васандра от наракских привычек: он должен шарахаться и проявлять больше почтительности.
Не то чтобы Леонхашарт нуждался в церемониальных проявлениях, просто их отсутствие царапает непривычностью.
«Может, земляне все такие? — гадает он. — И безразличен им размер рогов…»
Ему даже хочется проверить предположение, тем более, рога зудят и ноют, требуя свободы. Но благоразумие побеждает, и Леонхашарт просто идет следом за Васандром к одному из подъездов. Васандр же просит:
— Уважаемый архисоветник, я устал, и магия у меня в этом немагическом мире восстанавливается очень медленно. Постарайтесь не слишком усердствовать, иначе есть вероятность, что мне не хватит сил полноценно сгладить этому человеку память, особенно если он тоже окажется со способностями.
— Я приму это к сведению, — обещает Леонхашарт, прислушиваясь к отголоскам резких тревожных звуков
Васандр проводит рукой по кодовому замку, и тот пискляво открывается. Едва дверь распахивается, на демонов выплескивается женский крик:
— …невозможно! Должен же быть предел жадности!
Где-то наверху, у источника криков, плачет ребенок.
— Я экономный! — рявкает мужчина. — А ты тупая курица и ничего не понимаешь!
Леонхашарт застывает, шокированный таким обращением.
— Ты больной! Ты просто помешался на экономии!
— А тебе лишь бы тратить! Деньги надо беречь, беречь!
— Но не до такой же степени! Мыться хозяйственным мылом! Крутить подгузники из марли!
— Зато натуральный продукт без всей этой…
— Трусы сто раз зашивать! На Новый год в лес переться, елку нелегально рубить, хотя можно купить на базаре!
— Да они накручивают знаешь сколько? Почему я должен переплачивать?!
Ребенок продолжает надрывно плакать.
— Да ты на поездку в лес больше бензина тратишь, чем елка стоит! Зачем тебе такой счет в банке, если ты ничего не тратишь?