Отцеубийца
Шрифт:
«Три свойства имеет лев. Львица рождает дитя слепым и мертвым, и сидит, и ждет три дня. На третий же день приходит лев, дует львенку в ноздри, и тот оживает. Так и у правоверных: до крещения суть мертвы, по крещении же просвещаются от святого духа. А второе свойство льва: когда спит, очи его бдят. Так же и Господь наш: сам спит, но очи его божественные и сердце бдят. А третье свойство льва: когда убегает он, то хвостом заметает следы свои, и не может ловец обнаружить его... Так и
Феникс – прекрасная птица, прекрасней всех, и даже павы. Павлин златом и серебром блистает в образе своем, и феникс многоценными каменьями. Венец у него на главе, и сапоги на ногах, как у царя. Живет же он в Индии, близ солнечного града. Лежит пятьсот лет на кедрах ливанских и пищи не принимает, питается же святым духом. Только раз в пятьсот лет является она в солнечный город, и тогда священники звонят в колокола, и феникс садится на ступень храма и поет, единственный раз в жизни. Так бы и тебе, человек, воздавать хвалу Господу своему, а остальное время жить в скромности...
Дятел пестра птица есть, живет же в горах, и ходит на кедры и клюет их носом своим. Где найдет мягкое дерево – то долбит, и творит в нем гнездо свое. Так и дьявол борется с человеком – едва найдет в нем слабость и небрежение к молитве, войдет в него, в нем и угнездится...»
Довелось Роману вскоре встретиться вновь с тысяцким Сергием. Случилось так, что Сергий был призван к князю – видно, все же шепнул Федор словечко Александру Ярославичу о делах немилосердного тысяцкого.
В светлой комнате сидел князь с Феофаном. Над какими-то делами государственными размышляли они, и Роман тут же неподалеку находился. Вручил ему князь старинную летопись и велел прочитать, дабы знать историю земли Русской. Летопись была дюже древней и для чтенья трудной. Роман пыхтел и потел от усилий, но мало-помалу наловчился разбирать витиеватые буквицы и складывать из них разумные словеса.
Тут в палату вошел стражник и доложил, что тысяцкий Сергий прибыл. Князь величаво выпрямился в кресле и приказал звать.
Тысяцкий вошел в палату, низко кланяясь, и, пав на колени возле княжьего кресла, стал целовать князю руки.
– Поднимись, Сергий! – поморщившись от излишне жарких лобзаний, приказал князь. – Негоже тысяцкому по полу ползать, как смерду какому.
Сергий встал с колен и вперил в князя преданный взгляд.
– Доложили мне, тысяцкий, что вроде бы собираешься ты к воеводе Свиягу с жалобой идти? – начал князь. – Вот и решил я сам в деле твоем разобраться. Ведь, коли ты к воеводе идешь, значит, дело нешуточное?!
Тысяцкий заволновался, начал с ноги на ногу
– Не такой это важности дело, по правде-то говоря, чтобы тебя, пресветлый князь, от дел государственных отрывать, – наконец выдавил он.
– Не тебе указывать князю, какими делами ему заниматься следует, – прервал Сергия Александр. – Говори, по какой нужде к воеводе собрался?!
– Коли велишь, пресветлый князь, скажу, – еще более забеспокоился тысяцкий, словно почуяв что-то неладное. – В том дело, что сотник твой – Кирьян, не на своем месте сидит...
– Как так? – удивился Александр, – А на чьем же?
Сергий даже и не услышал насмешки в словах Александра и продолжал:
– Гридней он твоих распустил. Дозволяет им вольности великие!
– Это какие же такие вольности? – прищурившись, переспросил князь.
– Дерутся твои гридни на кулаках и врукопашную, увечья друг другу чинят!
– Что ж, сильны те увечья? – усмехнулся князь и бросил косой взгляд на Феофана.
– Не так, чтобы очень, но синяки да ссадины – дело обычное. Так ведь все одно непорядок!
– Понятно, – Александр спрятал в усах улыбку. – Еще что?
– Даже и не знаю как сказать, – тысяцкий покраснел и опустил глаза долу.
– Да говори как есть! – отрезал князь. – Я не в девичьей светелке вырос, кое-что повидал на свете белом.
– По бабам шляются, – еле шевеля губами, произнес Сергий.
– Ну, надо же! – ужаснулся деланно Александр, и в глазах его заплясали веселые искорки. – Часто? – участливо осведомился он.
– Да частенько, – ответил Сергий, не ожидая подвоха.
– Еще что скажешь? – продолжал допытываться князь.
– Отрок у них в гриднице живет. Откуда он взялся, кто такой – никому неизвестно.
– Чем же помешал тебе сей отрок? Нравом он, что ли, дерзок был, или буйный какой? – удивился Александр.
– Да больной он был, убогий. Того и гляди, мор от него на всю дружину пойдет!
Видя, что князь согласно закивал, тысяцкий приободрился и продолжил:
– Да и вообще, негоже всяким блудным в гриднице околачиваться! Кто его знает – может, он подосланный тать какой!
– Эко ты завернул! Тать! – не выдержал князь. – Слышь, Роман, может ты у нас и правда подосланный? – обратился он к сидящему на лавке отроку.
Тысяцкий, увлеченный разговором с князем, до сих пор причины своего несчастия и не заметил. Теперь же он вгляделся в ладно одетого отрока, и сердце у него оборвалось.
– Так что, Роман, объясни тысяцкому Сергию, какой такой ты тать! И не обидно ли тебе выслушивать подобные речи?
– Мне не за себя обидно, – ответил Роман, поднимаясь со скамьи. – Мне за Кирьяна горько. Он честный человек – таких еще поискать нужно, а тут его так грязью полили, что теперь он вовек не отмоется!