Отчаяние. Том 1

Say Latto

Когда я подъехал ближе, из временной палатки у шлагбаума сразу вышел один. Форма не местная — коалиционная. Статус – капитан. Командующий блокпостом.

Он вышел быстро, будто знал, кого ждал.

– Вы с севера? Из Брешии? – спросил он по-английски.

Я кивнул.

– Да. Сорок минут назад зачистил засаду. Дорога до города проходима. Блокировка была кустарной. Шесть человек. Ликвидированы.

– На чём были?

– Один пистолет-пулемёт. Два дробовика. Старая винтовка. Остальное — мачете и самодельное. По виду – местные. Свалка с эмблемой добровольческого

объединения. Вышедшее из-под контроля.

Он кивнул и достал планшет, что-то отметил.

– Спасибо. Это важно. В этом секторе у нас почти нет связи, радиомолчание от штаба. Идёт перегруппировка. До центра города ещё десять километров. Там вас ждут.

– Знают, что я приеду?

– Да. Но деталей пока нет. Мне передали только отметить, если появитесь. Вас просили заехать в город. Примерно через час будет информация по вашему назначению.

Я молча смотрел на него.

– Не могу сказать больше, – добавил он. – Но, если нужно, мы можем предоставить вам номер в отеле для ожидания. Или временную зону отдыха. Снабжение, зарядка, вода.

– Не надо, – отозвался я. – Погуляю по городу. Буду на связи.

Он кивнул.

– Тогда проезжайте. КПП откроется. Только держите устройство включённым. Как только будут координаты — вы получите.

– Принято.

Я поехал дальше. Медленно, через шлагбаум. За спиной — колючка, воронки, и взгляд капитана, провожающий меня до поворота.

Город встретил тишиной.

Улицы Вероны. Я ехал медленно, фарами скользя по брусчатке, по вывескам, по пустым окнам. Асфальт местами цел, местами — в заплатках из гравия. Домашние вывески — сбиты, разбиты, или закрашены грязью. Машины — наполовину сгоревшие, наполовину вкопанные в землю. Некоторые стоят как блоки, с прикреплёнными досками: QUI NON SI TOCCA. «Не трогать». За ними, вероятно, кто-то ещё жил.

Верона выжила. Но стала другой.

На перекрёстках — бетонные зубцы. Контрольные пункты. Люди в серой униформе и чёрной. Полицейские и добровольцы. Бронежилеты сшиты вручную. Часто поверх формы — плащи, чтобы скрыть ржавчину, грязь, или кровь. У некоторых на плечах повязки со старым гербом города, перечёркнутым двумя белыми линиями. Новый знак: блок самоуправления.

Где-то пахнет дымом. Где-то — мясом.

Проехал мимо здания с выбитыми окнами. Внутри — пожар. Кто-то что-то пытался жечь. Книги? Людей? Не остановился. Мимо ещё один разворот. Там — магазин, баррикада из стеллажей и холодильников. Стоят трое. Автоматы. Псы у ног. Псы в намордниках. Люди — нет.

Сигналы — в небе. Синие всполохи. Сирены. Полицейская машина промчалась, за ней пикап с криками. Из динамиков — голос на двух языках: Ограничение передвижения! Комендантский час активен! Всем разойтись по зонам!

Слева, в подворотне — вспышка.

Крыса. Нет. Не крыса.

Тварь. Плотная, с мехом как гудрон. Четыре лапы, торчащие из живота. Глаза светятся. Она выскочила из тени и набросилась на прохожего. Тот упал. Заорал. Миг — и выстрел. Полицейский с балкона. Очередь. Голова твари

взорвалась.

Человек лежал, корчась. Другой — уже рядом, жгут на шею, шприц в руку. Была ли заражена — не знаю. Могут ли такие куски мяса передавать что-то — тоже не знаю.

Проехал мимо площади. Камни все в следах. Кровь. Гильзы. Воронки. Здесь недавно было месиво.

На другой стороне — танк. Настоящий. Старый «Ариете», покрытый сеткой и мешками. Дуло направлено в переулок. На башне — снайпер. Ни разу не пошевелился, когда я проехал мимо.

Дальше — ещё хуже.

Местный рынок. Всё перекрыто. Запах невыносим. Что-то гниёт. Что-то продолжает ползти. У входа — четыре тела. Не прикрытые. Из одного вытянуты органы. Кто-то пытался их есть. Или вытащить. Или сожрать изнутри. Внутренности почернели.

Добровольцы на месте. Рулоны колючки. Прожектор, включённый вручную. Мужик с дробовиком — не смотрит, просто стоит. Глаза, как у стеклянной рыбы.

По рации — голос. Кто-то зовёт, кто-то отчитывается. По-итальянски. На третьем повороте — снова вспышка. Там уже птица. Но не птица. Крылья — обугленные, как от пожара. Лапы, как у козла. Клюв — рваный. Унесла ребёнка прямо с улицы. Полицейский кричал в рацию. Потом выстрелил. Потом второй. Птица упала. Ребёнок — нет.

Люди — прячутся. Привыкли. Не бегут. Смотрят. Скукоженные, как из другого времени. Даже не удивлены.

Я свернул на боковую улицу. Там — немного тише. Стены исписаны. Не граффити. Предупреждения. «ВЗРЫВЫ», «ЗОНА», «ВЕРНУТСЯ», «НЕ ОТКРЫВАТЬ». На одной двери — просто отпечатки ладоней. В крови. Детские.

На углу — костёр. Горит что-то пластиковое. Дым — зелёный. Пахнет хлоркой и жиром. Рядом — три подростка. В броне. С автоматами. Один — с нашивкой добровольцев. Остальные — вообще без маркировки. Просто стоят. Курят. Плюют в огонь.

Где-то за ними — сирена. Снова взрыв. Стрельба. Потом тишина. Потом снова звук.

Так дышит город. Рвано. Судорожно. Без надежды.

И я дышу вместе с ним.

Проехал через главную улицу. Маршрутизатор коротко пикнул.«Ожидание. 00:39:12»

Остался час. Значит, есть время посмотреть, как умирает старая Европа.

Верона. Шестой день.

Я ехал дальше.

В одном из районов — странная тишина. Ни выстрелов, ни сирен. Только серый свет и улицы, будто вымершие. Я остановился у старой автобусной остановки. Вдалеке — что-то горело. Дым — плотный, сине-оранжевый, будто там жгли пластик и плоть одновременно.

Подъехал ближе. Оставил машину за бетонным столбом. Подошёл пешком.

Внутри двора — ограда. Старые покосившиеся заборы. И костёр. Уложен из шин. Внутри — тела. Человеческие. Связанные. Некоторые — ещё шевелились.

Добровольцы. Пятеро. Один в броне, с нашивкой старого местного отряда. Остальные — с армейскими винтовками, грязные, потные. Один с кувалдой, у костра.

– Они заражённые, – услышал я. Голос ровный. Мужчина лет сорока. Командир, судя по тону.

– Кто сказал? – спросил я, не приближаясь.