Отчет Брэдбери
Шрифт:
Она привела еще один пример: маленькие обезьянки, которым давали суррогатных матерей, неодушевленных и различной степени мягкости.
— С ним обращались грубо, — объяснила она. — А я была мягкой.
Очевидно, что в ее словах была своя правда. С самого начала его отчаянно тянуло к Анне, в нем играло чувство собственника. Он не оставлял меня с ней наедине. Но ее объяснение казалось мне слишком простым, не учитывающим эротическую составляющую его чувств.
Вопрос физического поведения Анны с Аланом был затруднительным и беспокоил нас обоих. По мнению Анны,
— Ему необходим тактильный контакт, — говорила она.
— Похоже, ему это просто нравится, — возражал я.
— Ему это нужно. Отчаянно необходимо.
— Будь осторожна.
— Я знаю. Я осторожна. Пытаюсь быть осторожной. Черт. Естественно, я не хочу внушать ему дурные мысли. Это абсурдно, — пожала она плечами, — представить себе, что я, в моем возрасте, способна возбудить мужчину.
— Не знаю, — ответил я.
— Взгляни на мои руки, — сказала она и показала мне их. — Они как лопаты. Мозоли. Вот и все.
— Может, все не так просто, — сказал я. — Для вас обоих.
— Возможно, — согласилась она.
Анна сделала несколько шагов к Алану. Я остался на месте и смотрел на них. Она приближалась медленно, чтобы не напугать его, хотя сразу было видно, что он вовсе не испуган. Она неловко наклонилась, согнув ноги в коленях, чтобы стать меньше ростом, не такой внушительной. Не было нужды это делать. Если бы он захотел, то переломил бы ее шею, как прутик.
— Привет, — сказала ему Анна.
Алан был страшно напряжен. Чем ближе она подходила к дивану, тем более буйно он подпрыгивал, все быстрее сжимал и разжимал кулаки. Хныканье сменилось на монотонные серии коротких отрывистых звуков, похожих на «ху». Обезьяний клич. Он замотал головой из стороны в сторону. Было неприятно и страшно наблюдать такое поведение у нормального на вид двадцатилетнего парня. Поскольку он так сильно походил на меня, каким я был когда-то, мне тяжело было наблюдать за его выходками. Даже не из-за того, как он выглядел. Было ли у меня когда-либо чувство собственного достоинства? Изящество? Глядя на него, я ужаснулся сам себе. Ужасала сама мысль о том, чтобы быть собой. В тот миг я почти потерял надежду. Для любого из нас.
Анна села рядом с Аланом на диван. Он перестал мотать головой и теперь смотрел на нее.
— Тс-с, — сказала она. — Тише.
Обезьяний клич стих.
— Хорошо, — сказала она. — Ты молодец.
Она положила ладонь ему на бедро. Он перестал подпрыгивать. Кончиками пальцев она коснулась его запястья, и его руки замерли. Это походило на ритуал изгнания нечистой силы.
— Так-то лучше, — сказала она. — Хорошо. Теперь ты молодец.
Анна улыбнулась ему. Мягко погладила по руке, чуть ниже плеча.
— Все хорошо. С тобой все будет в порядке. Все в порядке. — Она взяла его за руку. — Я рада снова тебя видеть. Я по тебе скучала. — Костяшками пальцев она провела по его щеке. — У тебя было плохое время, малыш.
Он смотрел на нее, ожидая и желая большего.
— Ты знаешь, кто я? — сказала Анна.
Она все время ему улыбалась.
Он не отвечал. Не моргал. Если бы он мог, то вывернулся бы наизнанку.
— Да. Конечно. Ты знаешь. Ты помнишь. Мы некоторое время жили вместе, ты и я. В моем доме. Ты жил у меня дома. Ты помнишь. Ты был болен. У нас было время. Ты оставался со мной. В моем доме. Помнишь?
Он ничего не говорил.
— Ты понимаешь, что я говорю? — спросила она.
Трудно сказать наверняка, но мне показалось, что он кивнул.
Анна посмотрела на меня. Я не двигался.
— Хочешь ему что-нибудь сказать?
— Что я должен сказать?
— Скажи: привет.
— Привет, — повторил я.
Я с трудом смог заставить себя взглянуть на клона. Он не глядел на меня.
— Поговори с ним, — попросила Анна.
— Мне нечего сказать. Я его не интересую. Он не замечает, что я здесь.
— Скажи что-нибудь. Дай ему понять, что ты не опасен.
Я ничего не мог придумать.
— Карл у Клары украл кораллы, — наконец проговорил я.
— Потрясающе, — отозвалась Анна.
— Я много о тебе слышал. — Я показал на Анну. — Я — ее друг. Мы — старые друзья. — Потом обратился к ней самой: — Это все, что я могу. Дай мне время. Мне трудно.
— А ему, думаешь, легко?
— Мы — твои друзья, — сказал я Алану. Потом повернулся к Анне: — Может, мне подойти поближе?
— Лучше не надо, — ответила она.
Должно быть, Анна чувствовала смятение при виде нас, Алана и меня, сошедшихся в пространстве и времени (причем обошлось без «большого взрыва»): двойник ее знакомого юноши, точно такой, каким она его помнила, а рядом — сам юноша, состарившийся и непохожий на самого себя. Видя ее в тот день с Аланом, я, должно быть, подумал, что, глядя на него, в ней могут проснуться воспоминания о том, что она чувствовала ко мне, когда мы учились в аспирантуре. Помню, что мне подумалось — она предпочитает мне Алана. Она могла позволить себе думать (и это очень печально), что он, в отличие от меня, не выберет себе другую женщину, кроме нее. Что ей не придется ни с кем соперничать за его расположение или привязанность. Что Алан — это версия меня, не поддающаяся другим чарам. Но подсознательно она, возможно, видела в нем более безопасный, денатурированный, «родственный» способ испытать хоть какую-то близость, в которой ей сорок пять лет назад отказали в Айове. Вот так бесцеремонно я помещаю себя в эпицентр ее мыслей и чувств.
Анна приставила к груди указательный палец.
— Меня зовут Анна, — сказала она Алану. — Анна. Я называла тебе свое имя. Когда ты был со мной. — Она снова показала на себя. — Можешь сказать: «Анна»?
Она подождала его ответа. Мне показалось, прошло очень много времени. Хорошая педагогика.
— Ладно, — кивнула она, когда стало ясно, что клон собирается хранить молчание. — Не говори. Скажешь, когда будешь к этому готов.
Она показала на меня: