Отчизны внемлем призыванье...
Шрифт:
Он вновь страстно зачитывается декабристскими материалами: записками Оболенского, Трубецкого, Якушкина, выписками из присланного Стасовым следственного дела, недоступного десятки лет. «Получил и выписки из дела декабристов, прочел с волнением и радостью и несвойственными моему возрасту замыслами. Есть ли еще такие бумаги? Если есть, пришлите, очень, очень буду благодарен» [406] .
Знаменитый пианист Александр Борисович Гольденвейзер рассказывает в своей книге «Вблизи Толстого»: «В день нашего приезда, 27 мая (1904 г.) за обедом Л. П. вспоминал о декабристах, которых он знал после ссылки. (Он теперь опять изучает их время.) Между прочим, он говорил о Волконском (1788–1865). Его наружность с длинными седыми волосами была совсем как у ветхозаветного пророка. Как
406
Там же.
407
А. Б. Гольденвейзер. Вблизи Толстого. М., изд. Центрального товарищества кооперативного издательства и издательства «Голос Толстого», 1922, т. 1, стр. 126–127.
В другой записи того же Гольденвейзера читаем: «Опять Л. Н. с любовью говорил о декабристах: Не говоря уже о Рылееве, Муравьев — благородный, сильный и его Горацио — Бестужев. Бестужев был еще очень молод и ослабел, и когда они шли на казнь, Муравьев его ободрял и успокаивал» [408] .
В январе 1905 года Толстой сказал о декабристах замечательные слова: «Это были люди все на подбор — как будто магнитом провели но верхнему слою кучи сора с железными опилками и магнит их вытянул» [409] .
408
А. Б. Гольденвейзер. Вблизи Толстого, стр. 117
409
«Нива», 1965, № 12, стр. 85–86.
В письме к внуку Волконского, Сергею Михайловичу, старый Толстой признавался: «Декабристы больше чем когда-нибудь занимают меня и возбуждают мое удивление и умиление» [410] .
Политическая жизнь страны возвращала великого художника к сюжету о декабристах импульсивно и закономерно. К факту первого в России вооруженного восстания во имя свободы и к его добровольным жертвам, их психологии, мировоззрению, воспитанию влекли Толстого как писательский интерес, так и сложнейшие, противоречивые философские искания.
410
Там же.
Судьба незавершенного и мучившего Толстого всю жизнь романа о декабристах — это важная часть личной и творческой биографии великого писателя. Она органически вписывается в ленинское определение Толстого как «зеркала русской революции».
Не смог обойти вниманием 14 декабря и декабристов великий современник Некрасова и Толстого Достоевский.
Восемьдесят третий том «Литературного наследства», выпущенный издательством «Наука» в 1971 году, содержит ранее неиздававшиеся записные книжки и тетради гениального художника. В тетради 1875–1876 годов Достоевский с характерной для него резкостью и нетерпимостью высказывается о восстании: «14 декабря было диким делом западничества уродливого, зачем мы не лорды?.. Освободили ли бы декабристы народ? Без сомнения, нет. Они исчезли бы, не продержавшись и двух-трех дней. Михаилу, Константину стоило показаться в Москве, где угодно, и все бы повалило за ними. Удивительно, как этого не постигли декабристы» [411] .
411
Литературное наследство. М., «Наука», 1971, т. 83, стр. 380.
Достоевский демонстративно заявляет о неприятии вооруженного восстания как орудия политической борьбы, решительно не приемлет ни идей, ни действий декабристов. Более того, личность одного деятеля 1825 года ему явно несимпатична — это Пестель. Писатель приписывает ему наклонность к диктаторству, политический авантюризм и даже жестокость. Ясно, что такое отношение глубоко субъективно и
Но и заявляя об искусственности и опасности, по его мнению, этого исторического явления, беспочвенности и обреченности декабристов, Достоевский вместе с тем не может не оценить бескорыстие, жертвенность и благородство помыслов героев 14 декабря 1825 года, не может удержаться, вспоминая их, от невольного восторга: «Меж тем, с исчезновением декабристов — исчез как бы чистый элемент из дворянства. Остался цинизм: нет, дескать, честно-то, видно, не проживешь. Явилась условная честь (Ростовцев)» [412] .
412
Там же.
Два раза с нежностью упоминает писатель жен декабристов — в «Записках из мертвого дома» и в «Дневнике писателя».
Федор Михайлович хранил особенно трогательные воспоминания о Наталье Дмитриевне Фонвизиной, которую в литературоведении называют прототипом Татьяны Лариной. Он писал ей. Одно письмо 1854 года найдено и опубликовано. Называя Фонвизину «доброй и человеколюбивой», он делится с ней религиозными сомнениями, рассказывает жене декабриста о напряженном ожидании решительного кризиса всей своей жизни [413] .
413
См.: Сб. «Помощь голодающим». М., изд. «Русские ведомости» 1892, стр. 387–393.
Правда, Достоевскому не понравились некрасовские «Русские женщины», хотя он и отметил их положительные стороны: «Я читал две последние поэмы Некрасова — решительно этот почтенный поэт наш ходит в мундире. А ведь даже в этих поэмах есть несколько хорошего и намекает на прежний талант г. Некрасова. Но что делать! Мундирный сюжет; мундирность приема, мундирность мысли, слога… да, мундирность даже самой натуральности» [414] . Видимо, под «мундирностью» Достоевский понимал в данном случае банальность, поверхностность, расхожесть. Но тем не менее он сам, когда писал о декабристах, в общем-то приходил к некрасовским, пусть не слогу, приему и сюжету, но к некрасовским мыслям.
414
А. Г. Горифельд. О русских писателях. Спб., «Просвещение», 1912, стр. 179–180.
Вот описание встречи сосланных петрашевцев с декабристками в Тобольске: «Мы увидели этих великих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужьями в Сибирь. Они бросили все: знатность, богатство, связи и родных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга, самого свободного долга, какой только может быть. Ни в чем неповинные, они в долгие 25 лет переносили все, что переносили их осужденные мужья. Свидание продолжалось час. Они благословили нас на новый путь, перекрестили и каждого оделили Евангелием — единственная книга, позволенная в остроге. Четыре года она пролежала под моей подушкой в каторге» [415] .
415
Дневник писателя за 1873 год. Спб., тип. А. С. Суворина, 1883, стр. 9.
Итак, Достоевский вспомнил о «великих страдалицах», и эти воспоминания вызвала некрасовская поэма.
В «Записках из мертвого дома» писатель снова говорит о Евангелии, подаренном Натальей Дмитриевной Фонвизиной. В семье Достоевского оно хранилось как реликвия: «Эту книгу с заклеенными в ней деньгами, подарили мне еще в Тобольске те, которые тоже страдали в ссылке и считали время ее уже десятилетиями и которые во всяком несчастном уже давно привыкли видеть брата» [416] .
416
Декабристы. Неизданные материалы и статьи. М., изд. Пушкинского дома, 1925, стр. 317.