Отдай мне свою молодость!
Шрифт:
Она молча тронула коня и поехала рядом с киммерийцем.
В Шадизаре у Тьянь-По было интересное дело. Один из тамошних ученых по имени Малохай работал над эликсиром вечной молодости и, как он писал своему ученому другу, сильно продвинулся на пути к успеху. В ответном письме Тьянь-По выразил сильное сомнение в этом. Малохай прислал посыльного, который ворвался в роскошный дом кхитайца и выкрикнул: «Мой господин говорит, что он — не хвастун, а ты, уважаемый, — чванливый невежда!» — после чего упал без чувств
Тьянь-По осмотрел лежащего, молвил: «Какая преданность!» и распорядился ухаживать за ним получше. А сам начал собираться в дорогу. Что-то не понравилось ему в сообщении Малохая. Слишком уж тот самоуверен. Как бы и в самом деле не оказалось, что эликсир найден.
«Это было бы катастрофой, — размышлял Тьянь-По. — Конечно, такое снадобье стоило бы очень дорого. Оно было бы по карману только богачам и правителям, большая часть из которых заслуживает не вечной молодости, а скорейшей кончины. Очень-очень плохо».
Однако, будучи настоящим ученым, Тьянь-По предпочел явиться в Шадизар лично и разобраться во всем на месте. Поэтому он взял несколько книг, незаконченный трактат «О свойствах времени», над которым время от времени работал, прихватил в подарок коллеге чистых пергаментов и связку кхитайской рисовой бумаги, погрузил все это на верблюдов — и отбыл.
Нападение разбойников не обескуражило его. Он знал, что в любом случае отнять у него могут только его жизнь. А жизнь кхитайца, с точки зрения грабителей, стоила очень мало,
К тому же он верил, что не умрет раньше, чем иссякнет отпущенный ему богами срок. Эта идея подробно была разработана им в трактате «О свойствах времени». Появление Конана, столь своевременное и как будто случайное, лишний раз доказывало, что кхитаец прав: никто не может присвоить твое время, если оно твое (таков был один из тезисов его сочинения).
Шадизар предстал перед путешественниками в лучах заката — прекрасный город с высокими разноцветными башнями. Солнце окрашивало позолоченные шпили в кровавый цвет, играло на золотых бусинах, обвивающих круглые купола, бросало отблески там, где в окна были вставлены хрустальные пластины. Великолепие Шадизара каждый раз поражало путника — независимо от того, как часто это зрелище открывалось его глазам. И Конан, который видел Шадизар далеко не впервые, остановился, завороженный. Город, как распахнутая шкатулка с драгоценными камнями, пылал в ярких красках пышного заката.
Акме смотрела на него, полуоткрыв рот, как ребенок. Конан увидел, что в ее расширенных блестящих зрачках отражаются городские башни. Девушка показалась ему колдуньей, так странно горели ее глаза. Впрочем, он тотчас отбросил эту мысль как заведомо глупую. Будь она колдуньей, она не стала бы связываться с этими жалкими грабителями. Нашла бы себе что-нибудь поинтереснее.
«А может быть, и нашла», — мелькнуло у него в голове.
Но размышлять на эту темы было сейчас некогда. Маленький караван становился на ночлег, чтобы войти в город утром. Тьянь-По был состоятельным и важным человеком, ему совершенно не хотелось пробираться по темным улицам и расспрашивать прохожих о том, где здесь дом ученого Малохая. К тому же он хотел произвести впечатление на коллегу своей
Тьянь-По остался ночевать в повозке. Там у него имелось шелковое одеяло, маленькое полено, которое он подкладывал себе под голову, и колючая плетеная циновка. Конан не представлял себе, как человек может спать в таких условиях, однако маленький кхитаец преспокойно подсунул полено пол шею, вытянулся на циновке и тотчас мирно заснул.
Акме не отходила от Конана ни на шаг. Она снова замотала лицо шарфом, но глаза ее так и двигались, следя за заморийцами. Когда киммериец устроился возле костра, девушка молча легла рядом с ним. Конан хозяйски сгреб ее за плечи и прижал к себе. Так они и проспали всю ночь.
Прикосновение к Акме не поправилось киммерийцу. Она была костлявой и горячей — слишком горячей, как будто ее снедает внутренний жар. Однако девушка ничем не хворала. Конану показалось, что он обнимает какое-то животное, маленькое, верткое, молчаливое. Утром он поскорее встал и отошел от нее подальше.
— Ты изменился, — заговорила она, приближаясь к нему. — Почему ты изменился ко мне, господин?
— Для начала, я тебе не господин, — сказал киммериец. — Избави меня Кром от такой рабыни! Кто ты такая, Акме?
— Не знаю, — сказала девушка и заплакала под своим покрывалом.
Ее слезы вызвали у Конана отвращение. Он попытался скрыть это, отвернувшись, однако Акме что-то почувствовала и больше к нему не приближалась.
Шадизар встретил их праздничным шумом. Здесь всегда царило веселье. Ревели быки и верблюды, ржали лошади, вопили упрямые ослы. Люди кричали, смеялись, бранились, расхваливали свой товар, шумно требовали денег, вина, справедливости, восхищались походкой и взглядом проходящей мимо красотки, статями лошади, искусной огранкой драгоценного камня... А запахи! Запахи пряностей, жареного мяса, раскаленных углей, свежевытканного полотна, сладкого женского пота, густых и тягучих благовоний, конского навоза, розовой воды... Чем только не пахнет в Шадизаре!
Этот город оглушал и опьянял. Тьянь-По, сидя в повозке, нюхал высушенную лилию, обладающую тонким, легким, изысканным ароматом, а уши заткнул тряпочками.
— Здесь все для меня слишком пряно, — пояснил он, когда Конан заглянул к нему в окно. — Попроси возницу, чтобы поскорее доставил нас к дому Малохая.
Но «поскорее» не получалось, и повозка с верблюдами медленно тащились по запруженным улицам.
Дом Малохая стоял в восточной части города. Из окон верхних этажей открывался прекрасный вид на башни, зато нижние комнаты Смотрели прямо па мусорную свалку и глухую стену соседнего дома. «Что поделаешь, — оправдывался Малохай, — мы живем в большом городе. Где много людей, там много мусора».
Конан не мог с ним не согласиться.
Малохай был полной противоположностью Тьянь-По: рослый, грузный, вечно потеющий лысый человек в засаленном парчовом халате. Чистенький и скромный Тьянь-По рядом с ним как-то терялся.
Но только до тех пор, пока они не начинали разговаривать. Как хорошо было известно Конану, кхитаец никогда не лез за словом в карман, и спорить с ним было опасно. Тут уж внушительный Малохай терялся и даже как будто становился меньше ростом.
Правда, из их ученых споров киммериец не понимал ровным счетом ничего...