Отдел дознания

Путилов Роман Феликсович

— И это еще не все…- я ухватил за поясок плаща, собиравшуюся уйти, начальника отдела дознания: — Я еще, с утра, парня притащил, он с жуликом эти погреба вскрывал. Я его сейчас быстренько «поколю» т он у меня свидетелем по делу пойдет. Попов уже в явках написал, что он гражданина Славенюка Петра Федоровича силой заставлял ему помогать, но тот ни денег, ни солений от жулика не получал. То есть у нас есть банки, во всяком случае, часть их и свидетель. Как думаете, этого хватит, чтобы Попова на проводки из СИЗО забрать?

— Работай, если все в срок сделаешь, премию получишь. — Ольга Борисовна взглянула на часы, ойкнула и бросилась к входной двери в РОВД: — Пошли быстрее, сейчас селектор начнется.

Как говорится в известной поговорке — хочешь рассмешить Бога, расскажи

ему о своих планах. Вроде бы Богу я ничего не рассказывал, но план работы на день сразу полетел в тартарары. Сразу после развода, на выходе из Ленинской комнаты меня перехватил исполняющий обязанности старшего группы по «тяжким» Клименко Алексей.

— Здорова! — коллега от души хлопнул меня по плечу: — Ну, чё-как? Из СИЗО что-то путное привез?

— Извини, брат, но пока голяк… — я сокрушенно пожал плечами: — Но я продолжаю работу, если что прояснится, я сразу к тебе.

— Ладно, не забудь. — Алексей подхватил меня за руку и потащил в сторону моего кабинета: — Пошли, вместе посмотрим…

— Что посмотрим? об– не понял я, но пошел вслед за Клименко.

— Да вот, смотри…- Алексей развязал целлофановый пакет, отчего по кабинету поплыл тошнотворный аромат, достал из него потертую дамскую сумочку, обмазанную какой-то слизью, и аккуратно, исключительно по мнению опера, вывалил на подстеленную газетку ее содержимое: — Что вчера из морга прислали. На трупе была, а ты и не заметил…Надо бумаги почитать, а то труп то, до сих пор, не установленным числится.

— Фу-фу. — я отскочил от покатившейся мне под ноги, выскочившей из сумки, патрончика губной помады: — Ты что руками эту дрянь держишь? Трупный яд в любую ранку на коже занесешь и сдохнешь.

— Да ладно. — Алексей вытащил из МОЕГО канцелярского набора МОЙ карандаш и стал увлеченно тыкать им влажный и слипшийся бумажный ком, выпавший из сумочки на стол, пытаясь его развернуть.

— Стой! — я схватил коллегу за руку: — Ты что творишь? Иди к экспертам, пусть они эти бумаги хотя бы просушат и упакуют… И все свое дерьмо отсюда забери.

— Ладно. — Алексей попытался запихнуть бумагу обратно в сумку, но я ему не дал, нашел глубокую пластиковую миску из числа одноразовых, скатил испорченным карандашом бумажный комок туда и прикрыл его сверху, которые и вручил Алексею.

— Неси так экспертам, только смотри, чтобы ветром не унесло, скажи, что по трупу женщины, криминальному. Пусть хоть что-то сделают, чтобы можно было текст попытаться прочитать.

— Да понял я, понял, не дурак же. — Клименко собрал сумку и миску, после чего двинулся на выход, а я подхватил тряпку и двинулся в сторону туалета — мне предстояло сомнительное удовольствие — уборка стола после вещей покойницы.

Все-таки, Клименко, собирая рассыпанные вещи, был очень невнимательным. Тщательно, с содой, протирая столешницу, я случайно надел ногой, валяющуюся на полу, облатку от таблетки, фольгой темно-синего цвета, с одной стороны. Я поднял ее, хотел выбросить в мусорную корзину, но в последний момент остановился. Судя по цифре «-9,50», это была облатка не от таблетки, а от контактной линзы, реклама которых, наряду с прокладками, крутилась по «ящику». Я был точно уверен, что вчера ее у моего стола не валялось, уборщица моет пол в кабинете редко и только в моем присутствии. Наличие «кегебешника» с сильной близорукостью, или как их там сейчас зовут, что ночью проник в мой кабинет, с целью установки «прослушки» и решил, заодно, вставить себе линзу в глаз, я исключал, у них, все-таки, тоже медицинская комиссия должна быть, значит… Значит это Клименко выронил из гребаной сумки и даже не заметил. Я скривился, убрал облатку в конверт и вновь пошел в туалет, тщательно мыть руки. Хотел отдать коллеги конверт, отругав за невнимательность, но в последний момент решил, что целесообразнее мне будет поработать с этой облаткой, тем более, что ее послали мне сверхъестественные силы, а кто я такой, чтобы спорить с ними.

Вот не понимаю я, почему люди упертые, как бараны. Ну сказали тебе — расскажи, как было дело, и тебе за это ничего не будет. Но «свидетель»

Славенюк Петр Иванович оказался упертым типом, не понимающим своего счастья. Утро до самого обеда было занято многократным перемещением этого партизана из камеры в кабинет и обратно, перемежаемый задушевными разговорами, что мне, из личной моей к Петру симпатии, очень не хочется садить его в тюрьма, поэтому он должен рассказать, как присутствовал при совершении его приятелем преступных действий. Наконец до этого винторогого… гражданина дошло, что он имеет шанс отделаться легким испугом, поэтому он подписал показания, в соответствии с моим планом, что был свидетелем и нечаянным участником преступлений Попова, так как тот принудил Петю путем угрозы применить физическое насилие. Следующий день у меня ушел полностью на проверку показаний свидетеля на месте. Так как оператора мне никто не дал, слишком несерьезными были преступления, совершенные криминальной парочкой, то мне приходилось одновременно вести протокол, снимать на камеру показания Славенюка, следить, чтоб, с трудом отловленные и привлеченные к выполнению гражданского долга, понятые не разбежались, но в конце концов этот безумный день был закончен, и я отпустил замученного Славенюка Петра Ивановича, который, судя по тоскливому взгляду, прикидывал, не проще ли было ему в этих делах не свидетелем, а обвиняемым. Пока мы ездили между местами «боевой славы» криминальной парочки погребных воров, Петр, без всякого нажима, рассказал мне о найденной им в погребе женщине, о том, что три месяца после происшествия он по ночам боялся уснуть, все время перед глазами вставали открытые глаза покойницы. Расстались мы вполне нормально, правда, в надежде, больше никогда в этой жизни не встречаться.

— И что, Громов, ты надеешься, что прокурор и суд в это поверит? — Ольга Борисовна постучала пальчиком по восьми делам о кражах из погребов, подготовленных для передачи в суд. Она открыла верхнее дело и, с сарказмом зачитала показания Славенюка: «Я воспринимал угрозы Попова, как реальные, испытывал сильное душевное волнение и страх за свою жизнь и здоровье.»

— А в чем проблема, Ольга Борисовна? — я пожал плечами: — Вы бы видели этого Попова, то же бы испытывали сильное душевное волнение.

— Но этот Славенюк ведь настоящий жулик, на нем пробы ставить негде!

— Ольга Борисовна, вы представьте ситуацию — вы спустились в погреб ночью, за чужим вареньем, зажгли фонарик, оборачиваетесь, чтобы хорошенько осмотреться, а за вышей спиной, в полуметре от вас окоченевшая покойница стоит и в глаза вам с укором смотрит. Мне Петр сказал, что он после этого ни в один погреб не спускался, и я ему верю. Давайте дадим человеку шанс, тем более, для меня лучше в этих делах один нормальный свидетель, чем еще один мелкий жулик.

— Ладно, черт с тобой. Когда дело по клевете закончишь?

— На следующей неделе постараюсь. — не моргнул глазом, соврал я.

— Давай, и вообще, поднажми, а то сентябрь закончится, а у нас показатели за квартал ни к черту.

— Я очень-очень постараюсь. — я был отпущен благосклонным взмахом начальственной ручки и поспешил к себе, в мой уютный подвальчик. Ольга Борисовна мне врала, очевидно, в педагогических целях. Показатели работы отдела дознания были вполне приличные, а давать слишком много дел в суд то же было чревато. Дашь слишком много раскрытых дел — на следующий год с тебя не слезут, пока ты не достигнешь этой цифры, плюс еще немножко, а таких показателей на следующий год ты можешь и не достичь, несмотря на героические подвиги, вот и получится, что ты рискуешь в следующем году получить по мозгам ровно за то, за что тебя хвалили в этом. Для меня главной проблемой было найти потерпевших еще примерно по сорока кражам из погребов, совершенных Поповым и перековавшимся, Славенюком, по которым было все готово, отсутствовали только заявления потерпевших, но я кажется придумал, как мне собрать эту анархическую публику в нужное мне время и получить от них заявления. Если я это сделаю, то в сентябре-октябре смогу заниматься своими делами, неся милицейскую службу в режиме «нон-стоп лайт», оставаясь в стройных рядах передовиков.