Отдел убийств: год на смертельных улицах
Шрифт:
– И горжусь этим.
– Хорошо. Тогда позвольте спросить: вы принимаете меня как своего истинного и единородного лейтенанта?
– Да, сэр.
– И не будет у вас других лейтенантов пред лицом моим?
– Никак нет, сэр.
– И вы будете верно блюсти сей завет и не станете поклоняться и служить ложным лейтенантам? [18]
– Да.
– Очень хорошо, сержант, – Д’Аддарио протягивает правую руку. – Можете поцеловать кольцо.
Макларни наклоняется к большому кольцу выпускника Балтиморского университета, разыгрывая жест преувеличенного
18
Парафраз книги Исхода, 20.
Оставшись в комнате отдыха один, Терри Макларни долго смотрит на длинный белый прямоугольник, понимая, что ту блудную записку Д’Аддарио уже забыл и простил. Но вот красные чернила на его стороне доски – реальный повод для беспокойства.
Как и большинство начальников в убойном отделе, Макларни – сержант с сердцем детектива, а в своей роли он, как и Д’Аддарио, по большей части видит роль защитника. В районах лейтенанты командуют сержантами, а сержанты командуют полицейскими, все устроено по уставу, – для патруля подходит субординация. Но в убойном, где детективы руководствуются как собственными инстинктами и талантами, так и загрузкой, хороший начальник редко выдвигает беспрекословные требования. Он мягко предлагает, поощряет, подталкивает и умасливает, потому что подчиненные сами без лишних объяснений знают, как закрыть дело. Во многом сержант лучше всего помогает своим людям административной бумажной работой, умиротворением начальства и тем, что не путается под ногами. Это рациональная философия, и Макларни придерживается ее девять дней из десяти. Но на каждый десятый день внезапно скатывается в поведение тех сержантов, о которых предупреждают в академии.
Коренастый ирландец с личиком херувима, Макларни закидывает одну короткую ногу на угол стола и смотрит на белый прямоугольник и три красных записи под своим именем. Томас Уорд. Кенни Вайнс. Майкл Джонс. Три мертвеца; три открытых дела. Явно не лучшее начало года.
Макларни все еще рассматривает доску, когда входит один из его детективов. Дональд Уолтемейер с папкой старого дела односложно буркает приветствие и проходит мимо к пустому столу. Макларни наблюдает за ним несколько минут, придумывая, как бы начать разговор, начинать который совсем не хочется.
– Привет, Дональд.
– Привет.
– Что читаешь?
– Старое дело с Маунт-Вернона.
– Убийство гомосексуала?
– Ага, Уильям Лей, восемьдесят седьмой. Где мужика связали и забили, – отвечает Уолтемейер, пролистывая папку до цветных фотографий 5 на 7 дюймов с полуголым окровавленным куском мяса, связанным по рукам и ногам на полу квартиры.
– А что с ним?
– Позвонил полицейский штата из Нью-Джерси. У них там в дурдоме сидит мужик, сказавший, что связал и забил человека в Балтиморе.
– Из этого дела?
– Не знаю. Я, Дэйв или Дональд съездим и поговорим с ним. Может, просто фигня.
Макларни сменяет передачи.
– Я всегда говорил, что ты самый трудолюбивый человек в моей группе, Дональд. Всем так говорю.
Уолтемейер кидает на сержанта подозрительный взгляд.
– Да нет, правда…
– Что надо, сержант?
– А почему мне обязательно что-то надо?
– Эй, – Уолтемейер
– Что, сержант не может просто сделать комплимент своему детективу?
Уолтемейер закатывает глаза.
– Что надо-то?
Макларни посмеивается, слегка пристыженный тем, как легко его раскусили в роли руководителя.
– Ну, – говорит он аккуратно, – что там с делом Вайнса?
– Ничего особенного. Эд хочет снова привезти Эдди Кэри и поговорить, но больше похвастаться нечем.
– Ну, тогда что с Томасом Уордом?
– Это к Дэйву Брауну. Там он старший.
Толкаясь ногой, Макларни подкатывается на кресле к столу Уолтемейера. Опускает голос до заговорщицкого тона.
– Дональд, со свежими делами надо что-то делать. Всего пару минут назад Ди смотрел на доску.
– От меня-то ты что хочешь?
– Я просто спрашиваю – мы ничего не упускаем?
– В смысле, не упускаю ли что-то я? – переспрашивает Уолтемейер, встает и забирает со стола папку Лея. – Это уж ты мне скажи. Я работаю, как могу, но дело либо есть, либо его нет. Как тогда быть? Ты и скажи.
Дональд Уолтемейер медленно закипает. Макларни это видит по тому, как он закатывает глаза – так он делает всегда, когда ему действуют на нервы. Макларни работал в Центральном с одним мужиком, делавшим так же. Душа компании. Практически железная выдержка. Но пусть его только попробует довести какой-нибудь борзый йо – и глаза уже вращаются в орбитах, как на слот-машинах в Атлантик-Сити. Тут уж все копы понимали: переговоры закончены, в ход идут дубинки. Макларни пытается выкинуть воспоминание из головы, продолжая давить на Уолтемейера.
– Дональд, я просто говорю: не годится начинать год со стольких красных дел.
– То есть хочешь мне сказать, сержант, что сюда пришел лейтенант, посмотрел на доску и дал тебе пенделя, а теперь ты передаешь пендель по эстафете мне.
Правда и ничего кроме правды. Макларни вынужден рассмеяться.
– Ну, Дональд, зато ты всегда можешь пнуть Дэйва Брауна.
– Как говорится, дерьмо всегда течет сверху вниз, да, сержант?
Фекальная гравитация. Определение вертикали власти.
– Не знаю, – говорит Макларни, уходя от разговора как можно изящнее. – Вряд ли я видел, как именно течет дерьмо.
– Понял, сержант, я понял, – говорит Уолтемейер, выходя из комнаты отдыха. – Не первый день в полиции.
Макларни откидывается на спинку, привалившись затылком к офисной доске объявлений. Рассеянно берет со стола бюллетень департамента и проглядывает передовицу. Рукопожатия и улыбки комиссаров и замов с каким-нибудь копом, который умудрился пережить очередную перестрелку. Спасибо, сынок, что закрыл от пули Балтимор.
Сержант кладет бюллетень обратно и встает, бросив напоследок взгляд на доску.
Вайнс, Уорд и Джонс. Красный, красный и красный.
Ну, говорит себе Макларни, значит, такой вот у нас будет год.
Вторник, 26 января
Гарри Эджертон начинает день правильно – его начищенный лофер не касается уха мертвеца, когда он входит в экранную дверь таунхауса в Северо-Восточном Балтиморе.
– Чуть на ухо не наступили.
Эджертон вопросительно смотрит на краснолицего патрульного, привалившегося к стене гостиной.