Отдел
Шрифт:
Промилле в его крови отлакировали город в его глазах до степени, когда город стал казаться сказочным местом, полным свежего весеннего ветра и чуть ли не огней Бродвея. Изредка мимо проезжали быстрые, словно взмыленные машины с одинаковым бумканьем громкой музыки внутри, и блики уличных фонарей скользили по их гладким бокам и черным стеклам, веселая компания молодых людей, попавшаяся Игорю навстречу, поинтересовалась, не нужна ли Игорю помощь, Игорь отказался от помощи и сказал, что живет недалеко, на что ему сказали «ну и хорошо».
— Вы хоть и пришельцы, но все равно нормальные ребята, —
Когда Игорь, радуясь такой благостности, царившей повсюду, вышел на блестящие в темноте трамвайные рельсы проспекта, как по заказу подоспел неизвестный трамвай, и оттуда спросили, не подвезти ли Игоря.
— Это смотря куда вы едете, — сказал Игорь.
Оказалось, что трамваю с Игорем по пути, поэтому Игорь полез в совершенно пустой салон, светлый от ламп настолько, что улицы совершенно не было видно за черными стеклами, пока Игорь не занял место у окошка. Радуясь, что сократил почти половину своего пешего пути, он стал глазеть на вывески и деревья с неожиданной высоты общественного транспорта, от которого совершенно отвык за те годы, пока раскатывал на машине.
И только почти у самого дома его, как ему показалось, застигла небольшая неприятность, которую он, как ему опять же показалось, разрешил в свою пользу. Самое интересное, что от трамвая до дома нужно было пройти небольшой проулок, самое интересное, что неприятность могла его застигнуть на любом отрезке пути, а встретилась практически на пороге. Именно в этом проулке его встретили два каких-то хмыря и попросили закурить. Это были именно хмыри, как их представлял Игорь, у одного на руке была наколка, у второго были четки, которые он не переставал крутить, поэтому в том, что будет дальше, у Игоря не оставалось никаких иллюзий.
Игорь протянул сигарету парню с наколкой, а парень с четками сразу же поинтересовался, не найдется ли второй сигареты и для него. «Конечно-конечно», — кротко сказал Игорь, дал сигарету и второму, а когда парень с наколкой начал прикуривать, и лицо его, покрытое короткой щетиной, поблескивавшей в близком газовом огне зажигалки, как-то по-особенному для Игоря выступило из полумрака, Игорь во внезапном даже для себя порыве почти классовой ненависти что есть силы ударил в это освещенное газовым огнем лицо. От внезапного удара парень с наколкой кувырнулся через низкую ограду детской площадки. Не дожидаясь, пока опомнится второй, Игорь ударил и его, а когда тот лишь удивленно пошатнулся от удара, добавил еще несколько ударов в голову и туловище, потом зачем-то отопнул четки подальше, будто это был пистолет, и некоторое время переводил дыхание, не в силах идти, и разглядывал руки, расцарапанные об чужую щетину. В сумраке костяшки на кулаках казались черными от крови.
Игорю показалось, что он только моргнул, а ему уже непонятно было, почему в глаза ему ударил яркий белый свет, от которого он зажмурился и заслонился рукой. Вокруг происходила какая-то возня и беготня, Игорь не мог пошевелить головой, потому что на шее у него было надето что-то твердое, что он стал царапать это твердое ногтями.
— Вот ведь живучий, падла, — сказал кто-то женским голосом.
Игорь проморгался, привыкая к неожиданному свету, и увидел, что поперек его груди, как пригретая змея, лежит женщина в зеленоватой форме, а в ногах стоит здоровенный молодой парень в форме мягкого синего цвета.
— Я в дурдоме? — почему-то сразу определил Игорь.
— В некотором смысле — да, — сказал молодой парень. — Прямо вот сразу вы как-то определили профиль нашей больнички.
— Успокоился, больной? — спросила женщина.
— Ну, как бы да, но только мне дышать трудно, потому что вы на меня уселись, — сказал Игорь.
Женщина слезла с него и стала переводить дыхание, а молодой человек вышел из поля зрения Игоря, и было слышно, как он куда-то идет по длинному коридору и что-то оживленно рассказывает еще кому-то в этом коридоре, но что именно, Игорю было не разобрать.
— Так я где? Правда в психушке? — спросил Игорь у белого потолка, по которому проходила непонятная серая рябь.
Игорь скосил глаза в сторону пропавшей медсестры или врача, он еще не знал.
— Да какая психушка? — ответил женский голос, — обычная травма. На вас глыба льда с крыши упала, вас еще в марте привезли. Сначала внизу держали, потом пришел ваш начальник и сказал, чтобы вас в палату для выздоравливающих перетащили, при том что вы в сознание не приходили. Потом у вас пневмония разыгралась, и все уже решили, что вы отмучились.
— Так и шевелит? — послышалось в коридоре еще один голос, и в поле зрения Игоря появился другой человек в белом халате.
— И руками и ногами? — куда-то в сторону от Игоря удивлялся молодой человек в белом халате, — и говорит? Это точно он, которого фээсбэшник заставил снизу поднять?
— Он. Он. Что вы, сами не видите? — ответили ему со стороны.
— Ну, это вообще, конечно… — сказал человек в белом халате, дивясь на Игоря.
Игорь в свою очередь удивлялся, глядя на доктора, своей телепортации из темного переулка в светлую больничную палату.
— У вас прямо девять жизней, — сказал человек в белом халате, — вас мне отдали, потому что за вами никто не обращался. Вас только и навещали иногда два парня каких-то, которые вам «скорую» вызвали, по идее, послезавтра должен кто-нибудь из них прийти. Это для них приятный сюрприз будет, потому что я их уже разочаровал в своих медицинских способностях, когда сказал про неблагоприятный прогноз. Они уже как бы обрисовали мне ситуацию и объяснили, в какой район города мне лучше не ходить в светлое, а тем более в темное время суток. Это друзья ваши?
— Я думал, что не друзья, — ответил Игорь, соображая, почему никто не догадался заглянуть в его документы, потом решил, что те гопники, которые оказались вроде бы не гопниками вовсе, могли вытащить у Игоря кошелек, что, может, и глыбы никакой не было, а просто Игорю хорошенько дали в тыкву, стали шарить в карманах, нашли ФСБ-шные корочки и вызвали скорую. Но это предположение как-то не складывалось в логичную картинку, гопники могли просто взять с Игорева тела кошелек и телефон и спокойно уйти.