Отдельное требование

Лаврова Ольга

«Прямо гурманство какое-то...»

Стрепетов обернулся и тоже посмотрел. Васятин сидел в прежней позе, мрачно глядя вдаль. Нет, зрелище не доставило Стрепетову удовольствия. Он нетерпеливо кашлянул, и тогда лейтенант обратил к нему чуть извиняющийся взор, сияющий восхищением, почти преданностью.

— Я хочу оставить у вас задержанного до утра.

— Ну конечно, конечно... Под десять замков... Как зеницу ока...

— Давайте составлять протокол.

Согласно кивая, лейтенант положил перед собой бланк, отвинтил колпачок авторучки и впал в глубокую сосредоточенность. Буквы протокола, которые

он тщательно выписывал, были радостные, круглые, торжественные. Он творил, он священнодействовал, он слагал поэму. Стрепетов мысленно расставлял недостающие запятые.

«Основание задержания: ст. 122 УПК РСФСР, а также отдельное требование угрозыска Магаданского краевого УООП, исходящий № 102/32 ур...»

Время от времени лейтенант приостанавливался, поднимал светлые глаза, и Стрепетов подсказывал следующую фразу.

— Одет в темно-синий однобортный костюм и штапельную рубашку серого цвета, ботинки черные, кожаные, с металлическими подковками...

Он опустил руку в карман и осторожно приложил пальцы к бедру, где начиналась горячая ноющая опухоль.

«Ботиночки — будь здоров!»

— Признаков опьянения не замечено... На правой руке выше кисти имеется огнестрельное ранение, полученное...

«Забыл. Как я мог забыть!»

— Скажите, врач в поселке есть?

— Врач? Нету.

— А вызвать откуда-нибудь можно?

— Неоткуда. В район надо ехать.

— Плохо...

Во взгляде лейтенанта отразилась озабоченность. Но озабоченность относилась к Стрепетову: что с ним? Не пострадал ли, сражаясь с бандитом?

— Задержанный... — сказал Стрепетов, — задержанный ранен.

«Ведь ты только что сам записал в протоколе».

Лейтенант понял, но выражение его лица побудило Стрепетова добавить:

— Знаете, мало ли что...

Последовала пауза, в течение которой лейтенант задумчиво чесал толстый нос концом авторучки.

— Вот если только Эдуард Иваныч. Он у нас врач. Панков, как считаешь, Эдуард Иванович врач?

— А как же, — радостно отозвался парень от двери, — конечно, врач! Доктор что надо!

Видно, с человеком, о котором говорили, было связано что-то смешное, но Стрепетову не хотелось вникать в тонкости. Какой-никакой врач, и то хорошо.

— Еще понятых надо, — напомнил он.

— Это я раздобуду. В момент!

Затарахтел, удаляясь, мотоцикл.

— Продолжим, — сказал Стрепетов, сгоняя с лица дежурного неопределенную ухмылку.

 

Стрепетов не мог бы сказать, быстро ли вернулся круглолицый Панков, потому что течение этой ночи уже давно измерялось для него не минутами, не часами, а напряжением, усталостью и растущим желанием поскорее привести дело к концу. По этой мерке обещанный «момент» тянулся долго, подбирая если не последние, то предпоследние уже силы.

Но вот снова затарахтел и, поперхнувшись раз-другой, смолк под окном мотоцикл, и Панков, пропуская вперед двух женщин, усмешливо отрапортовал:

— Эдуард Иваныч сейчас подойдет. Пузырьки собирает.

Стрепетов облегченно налег на барьер, предоставляя Панкову тылы, и, пока лейтенант разъяснял женщинам их функции, отодвинул чернильный прибор и выложил на стол то, что отобрал у Васятина в поле.

Он выкладывал вещи в ряд, машинально соблюдая равные промежутки,

а когда места не хватило, под первым рядом стал класть второй. В окончательном виде все это смахивало на ребус в полторы строки, но составленный не из рисунков, а из реальных предметов. Недоставало только запятых, которыми сочинители подобных штук обозначают, что у соответствующего слова надо отбросить букву вначале или в конце.

Н-да... Поди-ка разгадай эти полторы строки. Не очень разлетишься.

Карандаш. Старенький огрызок-коротышка. Краска уже кое-где облезла, грифель стерт до упора. На днях Васятин писал огрызком и подтачивал наспех — на древесине видны короткие свежие срезы. Что писал? Кому?..

Плоские ключики-близнецы от чемодана, объединенные белым шелковым шнурком. Шнурок почти не засален. Чемодан тоже свеженький. Купил его Васятин? Украл?..

Деньги. Три десятки и рубль с мелочью. Эти ничего не скажут. Их хоть честно заработай, хоть вытащи из чужого кармана, хоть убей за них кого — на них следов не останется.

Рядом — спичечный коробок.

«Муха — разносчик инфекции. Уничтожайте мух».

Тоже не улика.

Нож. Вот нож выглядит роскошно. Рукоятка обернута платком, на клинке — засохшая кровь. Типичное орудие преступления. «Но кровь собственная, васятинская, попала, когда я разрезал рукав... А между прочим, могла быть моя, очень даже просто...»

Стрепетов мимолетно вздремнул наяву: рухнул в росистую траву и немного полежал так, зажимая рану рукой и прислушиваясь, как замирающими последними толчками бьется сердце и кровь горячо и страшно заливает грудь. А небо головокружительно плыло, падало куда-то, и облака сумрачно светлели и клубились там, где их вспарывал острый серп луны. Когда сердце остановилось, Стрепетов сделал легкое усилие, улыбнулся сам себе и вернулся в дежурку. Что там вдохновенно строчит лейтенант? Ага, он дошел до описания денежных купюр.

— Носовой платок не записывайте. Платок мой.

«Васятин платков не держит. Ни к чему. Насморка у него отродясь не было, а плакать разучился лет, наверное, тридцать пять назад, как вылез из пеленок. Вот нож ему нужен. Великолепный нож, лучше некуда. На все годится. Рукава полосовать, карандаши точить... людей резать. Сегодня, правда, остался невинным. Почти... А в прошлом? Уж слишком ты острый, хищный, слишком умело и точно взметнулся в руке хозяина. Да и чего бы ты потащился зря ночью в поле? Мирные ножи об эту пору дома в буфете лежат.

Ладно, что там дальше? Скомканный автобусный билет. Случайно завалялся в кармане. А билет-то не московский. Псковский билет! Из Магадана в Москву через Псков? Что потащило туда Васятина?»

Представилось: едет по городу автобус, плывут мимо зубчатые стены, купола и звонницы, сидит в автобусе Васятин, отсчитывает властной старушке-кондукторше полтинник, берет билет, смотрит в окно, подымается на паперть собора, упирает медвежьи глазки в древние иконы... «Ха! Тоже мне иностранный турист... Что его туда потащило?» Едет автобус по городу Пскову, трясется в автобусе Васятин, покорно протягивает мелочь кондукторше: «Мне недалеко, от Детинца четвертая остановка...», сходит на окраине, ныряет в темный переулок — условный стук — открылась дверь — ...ну, и что дальше? Все ерунда.