Отец Феона. Тайна псалтыри

Леонов Анатолий

Почувствовав это, князь обиженно засопел.

– Ну ведь нелепость говоришь, Маша! Мы с тобой двадцать лет в супружестве, троих детей вырастили. Сильно нам мешало?

Княгиня бросила быстрый взгляд на испуганную дочь, насупила брови и в сердцах махнула рукой:

– Ты, Михал Данилович себя с роднёй-то не путай. У нас с тобой по любви всё сладилось. Не забыл, как под моей светёлкой ночами околачивался, а потом у отца вымаливал? Катька, отроковица ещё, жениха в глаза не видела. А женишку пятьдесят годков стукнуло!

–

Я всё помню. – произнёс князь в сердцах хлопнув ладонью по столу – Только не гоже бабе мужу при детях перечить. Не вводи меня в грех, Маша. Не согласна – молчи. От Катьки много не требуется. Всякая невеста для своего жениха родится. Сперва стерпится, потом слюбится. А князь Иван – хороший человек. Зря не обидит…

Прислуживавшая за обедом ключница, маленькая, сухая как вяленная вобла, бабка лет девяноста от роду, сопровождая слугу несущего большую, дымящуюся кастрюлю с юрмой , после слов князя даже крякнула с досады.

– Ты Мишка, чего расхорохорился? – закричала она, подступая к князю и тряся маленькими кулачками|кулачками покрытыми старческими пятнами – Не коня продаёшь, а дочку замуж выдаёшь. Тут обдумать всё|все требуется. Чай не на войне!

Увидев перед собой неожиданного противника, князь на удивление спокойно и миролюбиво пробасил:

– Ты, баба Дуня, не лезь, тебя это не касается. Сами разберёмся…

– Как это не касается? – всплеснула руками бойкая старушка – ты, Мишаня, чего говоришь-то? Я у князя Данилы Васильевича , покойного, царствие ему небесное, почитай полвека служила. Тебя чадушком голожопым на руках носила, а потом детей твоих пестовала, так что окстись, голос свой я здесь по праву имею…

Услышав слова старухи Петька с Васькой, давясь от смеха, захрюкали в рукава кафтанов, но увидев строгий взгляд отца и деревянную ложку в его по-крестьянски крепкой руке они тут же сменили выражения лиц с безудержного веселья на смирение и полное принятие неизбежного.

Баба Дуня меж тем подошла к Катьке и, погладив её по голове, добавила, глядя на князя старческими слезящимися глазами – Ты не спеши Миша. Тут дело важное. Не ошибиться бы!

Князь Михаил устало махнул рукой, бросил на стол ложку, встал из-за стола и подошёл к открытому настежь окну.

– Тут думать нечего. Всё уже решено. – твёрдо произнёс он, – Как сказал, так и будет и, ты баба Дуня, мне воду не мути, а то в деревню отправлю, будешь кошкам о моём голозадом детстве рассказывать.

Упрямая старуха попыталась что-то ещё возразить, но князь остановил её жестом, заметив, как в ворота, гарцуя на разгорячённом скакуне, влетел взволнованный сын боярский Данила Загрязский, отвечавший в городе за строительство новых укреплений. Выпрыгнув из седла, он стремглав пронёсся по двору и, стуча сапожищами по деревянным ступеням крыльца, вбежал в дом.

– Чего-то Данила примчался сам не свой. Видать, случилось чего? – произнёс встревоженный князь, идя на встречу гостю.

Молодой человек влетел

в горницу, едва не выбив лбом низкую притолоку двери. Округлив глаза от боли, и почёсывая ушибленный лоб, он, поспешно перекрестился на иконостас пробубнив скороговоркой:

– Господи, помилуй и прости мя грешного!

После чего, отвесив низкий поклон князю и княгине, произнёс взволнованно:

– Мир дому сему! С праздничком вас, с Николой Летним!

– С миром принимаем! Спаси Христос, Данилка! – ответила княгиня Мария, заботливо прикладывая к шишке на лбу парня свинцовую стопку, взятую со стола, – голова-то цела?

– Да цела, чего ей будет-то? – отмахнулся Загрязский и, повернувшись к застывшей за столом как соляной столб Катьке, поклонился ей учтиво и как-то по-особому любезно:

– Доброго здоровья, Катерина Михайловна! Давненько не виделись!

– Вчера только, – нахмурившись, проворчал князь Щенятев, обратив внимание, как вспыхнули щёки и загорелись глаза дочери при виде статного широкоплечего красавца Загрязского.

– Что? – рассеяно переспросил Данила, отсутствующим взором поглядев на князя.

– Я говорю, вчера только расстались, – повторил Щенятев, возвращая своего помощника в настоящее, – ты лучше скажи, пристав, зачем с дверью бодался? Чего у тебя случилось?

Встрепенувшись, Загрязский вдруг вспомнил цель своего прихода и, освободив голову от пустых мечтаний, взволнованно доложил:

– Беда, Михал Данилыч! Артель мастеров, которая на Гледенской горе в монастыре работала, наткнулась на что-то. Копнули поглубже, обвал случился. Пятеро провалилось в яму сажени на три. Двоих насмерть завалило. Остальные вроде живы.

– Что значит – вроде, – возмутился Щенятев, поспешно набрасывая себе на плечи малиновую однорядку, подбитую куньим мехом, – а точно знать кто будет?

– Так спешил ведь, – оправдывался Данила, следуя за Щенятевым по пятам.

– Спешил, – передразнил помощника князь, двигаясь к двери, – ладно на месте разберёмся, поехали…

– Батюшка, – закричал тринадцатилетний Петька, бросаясь из-за стола наперерез отцу, – возьми меня с собой!

– Зачем? – спросил отец, удивлённо глядя на Петьку.

– Я уже взрослый!

Князь Михаил подумал и согласно кивнул головой.

– Ладно, поехали. В конце концов, я в твоём возрасте с отцом у литвин Вязьму брал и на шведа под Выборг ходил.

– А я? А меня? – заныл младший Васька, порываясь выбраться из-за стола.

– А тебе рано! – ответила мать усаживая его обратно.

Петька, поспешно на ходу надевая охабень, не удержался и, повернувшись к младшему брату, показал ему язык. От обиды Васька завыл пуще прежнего размазывая брызнувшие из глаз слёзы по упитанному по-детски румяному лицу, но старший брат уже скрылся за дверью, сбегая вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Внизу их ждали осёдланные лошади и команда городских казаков.