Отец Горио
Шрифт:
Эжен услыхал, как отец Горио, глухо стукнув коленями о половицы, упал у себя в комнате.
— Господи, за что ты меня наказываешь! Дочь моя в руках мерзавца, и он потребует от нее всего, чего захочет! Дочка, прости меня! — воскликнул старик.
— Да, если я упала в пропасть, то в этом повинны, может быть, и вы, сказала Дельфина. — Когда мы выходим замуж, мы еще так неразумны. Разве мы понимаем, что такое свет, дела, мужчины, нравы? За нас должны думать отцы. Дорогой папа, простите мне эти слова, я вас ни в чем не упрекаю. В этом случае вся вина лежит на мне. Папа, не надо плакать, — сказала она, целуя его в лоб.
— Не плачь и ты, милая Дельфина. Дай я поцелую твои глазки и осушу твои
— Нет, предоставьте действовать мне: я сумею повернуть мужа по-своему. Он меня любит — прекрасно! Я воспользуюсь своей властью над ним и быстро добьюсь того, что часть капиталов он вложит для меня в земельную собственность. Возможно, что я заставлю его выкупить на мое имя бывшее эльзасское именье Нусингенов, он очень дорожит им. Но завтра вы зайдите разобраться в его делах и книгах; Дервиль мало смыслит в торговых оборотах… Нет, завтра не приходите. Не буду портить себе крови. Послезавтра бал у госпожи де Босеан, я хочу поберечь себя и явиться туда красивой, свежей, чтобы милый Эжен мог мною гордиться! Пойдем посмотрим его комнату.
В эту минуту на улице Нев-Сент-Женевьев остановилась карета, и на лестнице послышался голос графини де Ресто, спросившей у Сильвии:
— Отец мой дома?
Это обстоятельство спасло Эжена, а то он уже хотел было лечь на кровать и притвориться спящим.
— Ах, папа, вам ничего не говорили про Анастази? — спросила Дельфина, узнав голос сестры. Кажется, в ее семейной жизни тоже произошло что-то неладное.
— Как так? — воскликнул папаша Горио. — Тогда мне конец: бедная моя голова не выдержит двух бед.
— Здравствуйте, папа, — сказала, входя, графиня. — А, ты здесь, Дельфина?
Встреча с сестрой, видимо, смутила графиню де Ресто.
— Здравствуй, Нази, — ответила ей баронесса. — Мое присутствие здесь кажется тебе необычным? Я вижусь с папой каждый день.
— С каких это пор?
— Если бы ты бывала здесь, то знала бы.
— Не придирайся ко мне, Дельфина, — плачущим голосом сказала графиня, я так несчастна! Бедный папа, я погибла!.. И на этот раз погибла окончательно.
— Что с тобой, Нази? — воскликнул папаша Горио. — Расскажи нам все, мое дитя. Она побледнела! Дельфина, ну же, помоги ей, будь с ней подобрее, я стану любить тебя еще больше, если это возможно!..
— Бедная Нази! — пожалела ее г-жа де Нусинген, усаживая на стул. Помни, что одни только мы с папой всегда будем любить тебя так, что все простим. Семейные чувства — самые надежные.
Она дала сестре понюхать нюхательной соли, и графиня пришла в себя.
— Я умру от всего этого! — произнес папаша Горио. — Подойдите ко мне ближе, — сказал он дочерям, мешая в печке горящий торф. — Мне что-то холодно. Что с тобой, Нази? Говори скорее, ты убиваешь меня…
— Дело в том, что моему мужу стало известно все, — сказала несчастная женщина. — Помните, папа, недавний вексель Максима? Так это был уже не первый. Я оплатила их немало. В начале января мне показалось, что у графа де Трай какое-то большое горе. Мне он ничего не говорил, но читать в душе людей, которых любишь, так нетрудно: достаточно ничтожного намека, а кроме того, бывают и предчувствия. Он стал таким ласковым ко мне и нежным, каким я никогда не видела его, и я чувствовала себя все более счастливой. Бедный Максим! Как он потом сказал, это он мысленно прощался со мной, решив застрелиться. Я так выпытывала, так его молила, я два часа стояла перед ним на коленях, и в конце концов он мне признался, что должен сто тысяч франков. Папа! Сто тысяч! Я с ума сходила. У вас их не было, я высосала все…
— Нет, я не мог бы достать их, — ответил папаша Горио, — разве что украл бы.
Эта фраза, жалостная, как предсмертный хрип, выразила такую агонию отцовского чувства, доведенного до состояния бессилия, что обе сестры умолкли. Да и какой эгоист мог оставаться безучастным к этому крику души, показавшему все глубину отчаяния, как брошенный в бездну камень дает понятие о глубине ее.
— Папа, я достала деньги, распорядившись тем, что не было моим, сказала графиня, заливаясь слезами.
Дельфина растрогалась и заплакала, прильнув головой к плечу сестры.
— Так это правда! — сказала она.
Анастази потупила голову; г-жа де Нусинген обняла сестру и, прижав к своей груди, поцеловала.
— Здесь ты всегда найдешь не осужденье, а любовь, — добавила она.
— Ангелы мои, — слабым голосом сказал им Горио, — нужна была беда, чтобы соединить вас, почему это так?
— Ради спасения жизни Максима, а с ней и моего счастья, — продолжала графиня, ободренная этим проявленьем участливой, горячей нежности, — я отправилась к одному ростовщику, — да вы знаете это исчадье ада, этого безжалостного Гобсека! И я продала ему фамильные бриллианты, которыми так дорожит граф де Ресто, и его и свои, все! Продала! Вы понимаете? Максим спасен! Но я погибла. Ресто узнал все.
— Как? Кто тебя выдал? Я убью его! — крикнул папаша Горио.
— Вчера муж вызвал меня к себе. Я пошла… «Анастази, — сказал он таким тоном… (О, достаточно было этого тона, я поняла все!) — Где ваши бриллианты?» — «У меня». — «Нет, — ответил он, глядя на меня, — они здесь, на комоде». И он указал мне на футляр, прикрытый носовым платком. «Вы знаете, откуда они?» — спросил он. Я упала к его ногам… Я плакала, я спрашивала, какой смертью мне надо умереть.
— Ты так сказала! — воскликнул папаша Горио. — Клянусь святым господним именем, тот, кто причинит вам зло, тебе иль ей, пока я жив, тот может быть уверен, что я сожгу его на медленном огне! Я разорву его на части, как…
Слова замерли в его гортани.
— Кончилось тем, моя дорогая, что он потребовал от меня худшего, чем смерть… Не приведи бог ни одной женщине услышать то, что услыхала Я!
— Этого человека я убью, — спокойно произнес папаша Горио. — Но у него одна жизнь, а мне отдать он должен две. Ну, что же дальше? — спросил он, глядя на Анастази.
— И вот, — продолжала графиня помолчав, — он посмотрел на меня и сказал: «Анастази, я скрою все, как в могиле, и мы останемся жить вместе: у нас есть дети. Я не стану убивать господина де Трай на поединке: я могу и промахнуться; а если отделаться от него другим путем, можно столкнуться с правосудием. Убить его в ваших объятиях — это опозорить ваших детей. А я не хочу ни гибели ваших детей, ни гибели их отца, ни своей собственной; поэтому я ставлю вам два условия. Отвечайте: есть ли у вас ребенок от меня?» — «Да», — ответила я. «Который?» — спросил он. «Старший, Эрнест». — «Хорошо, сказал он. — Теперь клянитесь подчиниться моему требованию». Я поклялась. «Вы подпишете мне запродажную на ваше имущество, когда я этого потребую».
— Не подписывай! — крикнул папаша Горио. — Ни в коем случае! Так, так, господин де Ресто, вы не в состоянии дать счастье вашей жене, и она ищет его там, где оно возможно, а вы наказываете ее за вашу дурацкую немощь?.. Стой! Я здесь! Не волнуйся, Нази, я стану ему поперек дороги. Ага! Ему люб наследник! Хорошо же, хорошо. Я заберу его сына к себе, ведь он мне внук, черт побери! Имею же я право видеть этого мальчишку? будь спокойна, я увезу его к себе в деревню, стану заботиться о нем. Я заставлю сдаться это чудовище, — я скажу ему: «Посмотрим, чья возьмет! Хочешь вернуть себе сына, верни моей дочери ее имущество и предоставь ей жить, как ей угодно».