Отец Кристины-Альберты
Шрифт:
Кристина-Альберта, уперев руки в боки, поворачивалась и взвешивала его предположения. Она обнаружила, что они грозят серьезно нарушить эстетическую гармонию студии. Она-то думала только о маленькой диван-кровати, накрытой алым пледом. Глупо, что она забыла про вещи. Но, наверное, можно будет задержать большую часть их в коридоре. Коридор уже был так загроможден, что некоторые добавления ничего не изменили бы. Когда ему что-нибудь понадобится, выйдет туда и возьмет. Она вдруг увидела, как он в рубашке с перекрещивающимися на спине подтяжками роется в сундуках.
— Конечно, — сказал мистер Примби, —
— Да не такая уж бесповоротно супружеская, — сказала Кристина-Альберта.
— Да, — сказал мистер Примби, и стыдливость заставила его немного помолчать. — Конечно, — сказал он затем, — если вскорости будет прибавление семейства, нам придется съехать, Кристина-Альберта.
— Третий лишний, — сказала Кристина-Альберта. — Но вероятность невелика. Положись на Фей.
— Все бывает, — ответил мистер Примби не слишком уверенно и обернулся к загадочным рисункам.
— Нам пора осмотреть второй этаж, папочка, — сказала Кристина-Альберта и вышла в коридор, чтобы воззвать: — Фей!
Сверху донеслось отдаленно «а?».
— Го-то-о-во?
— Нет еще.
Отца Кристина-Альберта нашла в углу с рисунками. Голову он наклонил, как любопытствующий воробышек. Некоторое время царило молчание.
— Конечно, — сказала он наконец, — это Искусство.
Его лицо над усами сморщилось, он отвернулся, напевая. Она поняла, что это ровно столько Искусства, сколько он может стерпеть.
Он провел ладонью по стене и проницательно поглядел на Кристину-Альберту.
— Это просто холст, — сказал он. — Во что пакуют вещи. С мазками золотой краски. По-моему, все стены, какие я до сих пор видел, были либо оклеены обоями, либо выкрашены. А ведь правда, стены можно обтянуть, чем хочешь. Сукном, простынями, брезентом. Странно, как самому такое в голову не приходит.
«Наверху» вскоре было «го-то-о-во». Миссис Гарольд Крам освободилась, чтобы отвечать на вопросы и давать объяснения, и мистер Примби узнал побольше о планах Кристины-Альберты устроить его поудобнее. Наверху было разнообразнее, но теснее, чем внизу: кровати не столько маскировались под диваны, сколько подделывались под них, а вокруг было больше чем-то неприличного, но весьма декоративного Искусства. Как Кристина-Альберта, так и миссис Крам не учла возможностей мистера Примби в смысле вещей, но и бровью не повела. Когда мистер Примби заговорил о шкафчике красного дерева и гардеробе, она сказала, что Гарольд без труда закамуфлирует их с помощью очень ярких красок, а что до сундуков и одежды, так в углу для них можно сделать занавешенный альков.
— С одеждой просто беда, — сказала миссис Крам. — Если затеваются шарады или переодевания, для них нет ничего святого. На прошлой неделе кто-то растерзал мою пижаму на куски.
— Надо бы что-то придумать, — сказал мистер Примби с легкой тревогой.
— Ну, что-нибудь мы да придумаем, — сказала миссис Крам.
Но прежде, чем что-то было придумано, вернулся Гарольд с большим куском лиловатой вырезки в узенькой набедренной повязке из обрывка газеты, с пучками салата и мелкого лука в другой руке, и двумя большими бутылками
— Обычно, — сказал Гарольд, — мы питаемся не дома. Меньше чем в пяти минутах отсюда на Кингз-роуд есть вполне приличная немецкая колбасная, итальянский ресторанчик и так далее. Питаться не дома куда веселее. Но мы подумали, что вы хотите ознакомиться со студией со всех сторон.
В течение своей жизни мистер Примби редко наблюдал приготовление пищи. Кто-то другой всегда накрывал на стол и говорил: «Обед готов, папочка» или «Ужин готов, папочка», смотря по обстоятельствам, и теперь он с искренним любопытством принял приглашение мистера Крама «пойти посмотреть, как мы управляемся» и оказывать посильную помощь. Мистер Крам несколькими точно выбранными словами познакомил его с кухонными принадлежностями, нагроможденными вокруг газовой плиты, газовая плита взрывчато вспыхнула, мистер Примби подавал, что ему говорили, держал, что ему говорили, и в процессе этого всем мешал. Кристина-Альберта, видимо, набившая в этом руку, рубила луковички и смешивала салат на кухонном столике, а бифштекс яростно и брызжуще поджаривался.
Тем временем миссис Крам накрыла выкрашенный голубой краской стол в комнате, предназначенной мистеру Примби, оранжевой тканью и уставила ее тарелками, обломками тарелок, желтыми глазированными кружками с грубо выведенными надписями на каком-то сельском диалекте «за друзьев вдалях» и тому подобным, а между положила ножи и вилки, поставила оловянную кружку, полную сигарет, и пучок подсолнечников в вазе, облитой коричневой глазурью. И вскоре мистер Примби уселся за этим самым столом. Лицо у него пылало и было щедро обрызгано жиром, на котором жарился бифштекс. Никто не прочел молитвы, и все приступили к еде.
Как-то само собой разумелось, что вопрос о подселении мистера Примби уже решен, хотя оставалось очень много моментов, которые ему хотелось обговорить точно. Особенно он беспокоился о том, как бы поделикатнее оградить свою одежду и свои редкости от всеобщего пользования, когда будут устраиваться пресловутые шарады, но он не знал, как вернуться к этой теме. И его смущало подозрение, что его длинные ночные фланелевые рубашки, если их выставят на публичное обозрение, могут показаться старомодными этой артистичной молодежи. Но они скакали с темы на тему так прихотливо, что трудно было направить разговор в нужном ему направлении. Он привык, особенно в обществе, прочищать горло «кха-кха» и подергивать усами вверх-вниз, прежде чем заговорить, а к тому времени, когда он был готов высказать то, что хотел, кто-нибудь из них уже делал очередной зигзаг. Так что он молчал, пока бифштекс не был съеден, не считая отдельных «кха-кха».
Говорили почти только Кристина-Альберта и Фей. Гарольд был словно бы не в духе, иногда поправлял жену или вносил добавления, и съел львиную долю бифштекса с мученическим выражением человека, который страдает зубами и привык к более изысканной пище. Один раз он спросил мистера Примби, неужели тот и правда любит Хорошую Музыку, а через какое-то время осведомился, видел ли он год назад иберийский балет, но эти вопросы не вылились в беседу.
— Кха-кха, не-ет, — сказал мистер Примби. — Не совсем. Не особенно.