Отец моего жениха
Шрифт:
— Юля, у тебя так бульон выкипать начинает, — ледяным голосом произносит Молотов и поднимает на меня свой не менее ледяной взгляд.
Мать твою. Это я у него за спиной задумалась? Охх, Живцова, не зря моя бабуля говорила, что медаль с отличием ума не прибавляет.
Лицо приобретает цвет смородинового морса, того самого, который тоже может выкипеть, если я продолжу и дальше отравлять мозги парфюмированными феромонами, и я, сорвавшись с места, бегу к плите. Руки ходят ходуном, в голове кисель.
От волнения я хватаю со
На мысли о голубях, нож выскальзывает из трясущейся руки и указательный палец обжигает резкая боль.
— Гребанный Экибастуз, — взвизгиваю я и шокировано смотрю на глубокий надрез, из которого немедленно начинает струиться кровь. Наверное, также она текла из хрюшки, чей бекон проигнорировал Молотов.
Ноги становятся ватными, потому что вида крови я не переношу. Так бы может на медицинский пошла, но не срослось. И больно, так больно.
— Дай посмотрю, — раздается не терпящий возражений голос Молотова из-за моей спины.
Я разворачиваюсь и, закусив губу, тяну к нему дрожащую кисть. Надо чем-то перемотать, потому что моя провинциальная кровь уже вовсю заливает дорогие московские полы.
Одной рукой Димин отец перехватывает мое запястье, второй сдергивает рулон бумажного полотенца со столешницы и, отмотав, подкладывает под кровоточащий палец.
— Садись, — говорит строго, но не по-злому, и слегка подталкивает меня к стулу. — Ты очень бледная. Где у нас лежат медицинские принадлежности? Бинты, лейкопластыри?
От его спокойного ровного тона я начинаю понемногу приходить в себя и, рухнув на стул, тычу здоровой рукой в верхний ящик кухонного гарнитура:
— Жестяная коробка из под конфет, — и на недоуменный взгляд Молотова, поясняю: — Я ее с собой из Рязани привезла.
Ну а чего? У нас дома всегда лекарства в таких хранятся.
— А хлоргексидин есть в ванной.
Молотов быстро покидает кухню и секунд через тридцать возвращается с нужным флаконом в руках и упаковкой ватных дисков «Русалочка».
Опускается передо мной на корточки, так что стрелки на его брюках натягиваются, а лицо находится на одном уровнем с моей грудью и обхватывает руку.
От его горячего прикосновения меня прошибает озноб, и все тело покрывается мурашками. Точно у него феромоны. Ох, уж эти грязные парфюмеры.
— Больно? — негромко уточняет Молотов, прикладывая смоченный ватный диск к моему пальцу. — Ты дрожишь.
Я и, правда, дрожу. И даже дыхание затаила, чтобы его не нюхать. Еще бы глаза закрыть, чтобы не видеть, какие у него большие ладони и густые черные ресницы, но это будет, наверное, подозрительно выглядеть.
— Немного, — мой голос похож на шуршание сухих листьев, которые прохожие топчут в парках. Охрипла я что-то.
— Придерживай вату. Я сейчас перебинтую.
Каждый раз когда его пальцы
— Ну вот и все, — заключает Молотов и, затянув белый тряпичный бантик, поднимает на меня глаза. — Если будет кровить, нужно будет съездить в травмпункт.
Надо его поблагодарить, но все слова куда-то делись, и я просто на него смотрю. И он тоже смотрит. На мой рот. В животе становится горячо и я жалею что не надела лифчик, потому что соприкосновение футболки к соскам ощущается как наждачка.
— Спасибо, — выдавливаю я и прячу перебинтованный палец за спину. — Я пойду собираться.
Молотов кивает и поднимется на ноги. Лицо беспристрастно, брюки удивительным образом не помялись.
— Мне тоже нужно ехать. Диме передай, что я к нему ближе к вечеру заеду.
Я бормочу «угу» уже после того, как он покидает кухню. В голове творится полный кавардак, а дыхание так и может прийти в норму. Продержаться еще четыре дня, а потом нужно поговорить с Димой о том, чтобы на время визита его отца поискать отдельное жилье. Плохая это идея — жить с Молотовым под крышей одного дома.
Юля
— Ну и как тебе живется с секси-папочкой? — спрашивает Маринка, когда в перерыве между лекциями мы бредем в университетскую столовую. — Он тебя не обижает? Не домогается?
— Ты чего несешь? — вскидываюсь я, ощущая как начинают гореть уши. — Он взрослый серьезный мужчина и, к тому же, отец Димы.
— Прежде всего, он красивый, сексуальный и богатый мужик в самом расцвете сил. А ты думаешь, он с ровесницами что-ли со своими спит? Для таких как Молотов те, кто старше двадцати пяти уже не котируются. Так что ты и я — для него самое то. Но так как ты занята его сыном, то остаюсь только я.
Я знаю, что подруга любит потрепать языком и обычно меня это забавляет, но сейчас ее тирада вызывает лишь раздражение. Словно Молотов — злой дракон, которому каждый месяц нужно подкидывать в пасть свежее мясо. И пусть характер у олигарха не сахарный, но не настолько он примитивен как хочет представить его Марина.
— И что ты будешь делать, если Молотов обратит на тебя внимание? Сразу прыгнешь к нему в постель?
— Нет, конечно. Папа Димаса — это же не окунь речной, он, блин, настоящий тунец. Его с умом ловить нужно. Если я ему сразу дам, он ко мне интерес потеряет. С такими нужно стерву включать, чтобы он в кровати засыпал с мыслями обо мне. Чтобы цветами начал задаривать, а я такая: «Фи, Сергей Георгиевич. Вы что меня купить вздумали?» Он, конечно, в недоумении, и начинает страдать. Ну а дальше я его понемногу к себе подпускаю, разрешаю себя поцеловать, первый секс, а потом через полгодика он мне предложение делает.