Отец моей подруги. Тайная беременность
Шрифт:
– Что говорят…?
Ректор неопределенно качнул головой.
– Говорят, что ночью студентку в его домике видели, когда за город ездили… Да и много чего еще…
– Это неправда, Арнольд Венедиктович. – я поджала дрожащие губы. – Эта студентка к нему за таблетками заходила. Я лично могу подтвердить.
Ректор раздраженно захлопнул лежащую перед ним книгу.
– Вот ты, Никифорва. Ты же его помощницей была. Ближе всех к Резникову находилась. Ты замечала с его стороны что-то… не соответствующее уставу преподавателя?
Я
– Не замечала, Арнольд Венедиктович.
Мужчина развел руками.
– Дело зашло в тупик. А разбираться в нем у меня времени нет. Признание Резникова есть, его я без внимания оставить не смог. Но за неимением большего, позволил ему заявление по собственному желанию написать, чтобы карьеру не рушить. Найдет еще ваш Резников новую работу, не беспокойтесь.
Ректор с добротой улыбнулся. По-свойски мне подмигнул.
– Иди, давай, Никифорва. Иди. И остальным передай, чтобы больше с этим вопросом ко мне не приходили.
– Передам, Арнольд Венедиктович.
– прохрипела, пятясь к двери.
Спряталась в туалете. Отдышалась, плеща в лицо холодной водой.
Кто подал жалобу? И почему Резников не стал ничего отрицать? И где он, черт побери, пропадает? Неужели так сложно ответить на мой звонок?!
Схватила мобильник. Уже без надежды еще раз набрала его номер. Гудки - безжизненные, холодные и бесконечно длинные.
Со злостью бросила телефон возле раковины за миг до того, как он подал сигнал. Пульс встрепенулся. С надеждой взглянула на экран.
Нет. Это не он. Это всего лишь мама.
ЧЕРТ! Это мама! И она завтра должна приехать, чтоб навестить меня!
Я упала спиной на кафельную стену.
Со всем этим мракобесием, что творится вокруг меня, я совершенно забыла о приезде родительницы.
А ведь мне предстоит рассказать ей о внуке…
***
– Пополнела. – мама придирчиво меня разглядывает, пока я суечусь возле плиты.
Отмахиваюсь, нервно смеясь.
– Ты же сама мне всю жизнь говорила, что я слишком худенькая. Вот я питаться начала по-хорошему, набираю немного. – лепечу, а сама усердно помешиваю жареную картошечку на сковородке. От ее запаха немного тошнит.
– Ой, - мама машет рукой. – Ну кому ты рассказываешь? Небось гадость всякую ешь на обеде, вот она и откладывается в бока.
– Нуу… Вам не угодишь. – говорю я с улыбкой.
Пока свистит чайник, задумчиво уставляюсь в окно. За окном поздний вечер. Мама приехала на день, не больше. Сегодня останется у меня ночевать.
И долго тянуть с разговором не стоит. Чем больше тяну – тем тяжелее камень вранья, повисший на шее.
– А Катя то твоя где? Я вот вам закруток привезла. – родительница кивает на сумку в прихожей.
Округляю глаза.
– Полную сумку?
Мне матушку встретить не удалось, с учебы не вырвалась. А она пары часов на вокзале куковать тоже не захотела.
– Да что там тащить-то? – самодовольно фыркнула мать, преисполненная чувством гордости за себя. – С поезда на такси. Не на горбу же.
Настоящая русская женщина. И коня на скаку, и в горящую избу… Я вот никогда так не умела. В быту у нас больше Катя завхозом была, а я так… - максимум в магазин за печеньками сбегать.
– Она съехала, мам. Перебралась к родителям жить. – скомкано выдавила я, скрывая расстроенный голос и еще усерднее принялась шкрябать деревянной лопаткой по дну сковородки.
Мама на миг замолчала, но я видела, как она сканирует мою напряженную спину.
– Поссорились?
– Вроде того… - я всегда с мамой делилась всем, что происходило. Да и скрывать смысла не было. Знала, что она всегда на моей стороне.
А сейчас… А сейчас язык не поворачивается описать все, что случилось. Наверное, потому что я прекрасно осознаю – сама кругом виновата. А упреков от собственной матери я сейчас просто не выдержу…
– Ну, - оптимистично вздохнула родительница. – Дело молодое. Не каждому дано через всю жизнь дружбу пронести. Это ведь тоже труд. Вот мы с тетей Любой…
Я сморгнула горошину слез, навернувшуюся в глазах. Скучаю по Кате. И сегодня первый из вечеров, когда мне предстоит не тосковать в одиночестве в пустынной квартире. Так что - отставить печали.
Раскладываю ароматную картошечку, приправленную свежим укропом по тарелкам, и сажусь рядом с мамой.
Но кусок в горло не лезет. И мама не ест. Чувствует будто, что в воздухе висят очень важные новости.
Беру ее за руку. Смотрю виновато. Хотя, чего мне стыдиться? Стыдно должно было быть, если бы я на аборт решилась.
– Мам…, - начала мягко, приукрашивая губы полуулыбкой.
– Ну говори, не тяни уж. – мама улыбается тоже. Смотрит на меня ласково и заботливо. Поправляет лохматую челку родными руками и мне на миг хочется прижаться холодной щекой к этой ладошке. Прикрыть глаза и забыть все заботы. Как в детстве…
– Беременная ведь ты у меня, да? – говорит родительница спокойно.
Распахиваю ресницы.
– Как ты…?
– Мамы такие вещи чувствуют… Ты что думаешь, я просто так сюда сорвалась из Подмосковья? Да век бы я еще этой Москвы не видала, если б не ты. А так, месяц уж у меня сердце не на месте…
Я с облегчением выдыхаю.
– Мамочка! – тянусь к ней и утыкаюсь носом в мягкое родное плечо. Она гладит меня по голове, что-то нашептывая.
И я будто проваливаюсь в далекое прошлое. Туда, где мне снова шесть. Где еще папа жив, и мы с Катькой живем по соседству. Сейчас уже даже той старой квартиры нет, мама ее продала и уехала жить на дачу. Но тогда… Тогда все было иначе…