Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра
Шрифт:
Подобно тому, как роман «в духе Вальтера Скотта» послужил в европейских литературах образцом исторического жанра, творчество Жюля Верна окажет воздействие на процесс становления русской научной фантастики. Отечественные писатели унаследуют жюль-верновский гуманизм и демократичность в трактовке научно-технического прогресса, подхватят романтику географических открытий, как нигде актуальную на просторах обновленной страны,, усвоят сам тип романа фантастических путешествий, пойдут по следам Жюля Верна (В.Обручев в «Плутонии», А.Толстой в «Гиперболоиде инженера Гарина», Г.Адамов в «Тайне двух океанов»), переосмысляя сюжеты и мотивы согласно новым достижениям науки и техники. Наконец, просветительские, педагогические цели в серии «Необыкновенных путешествий» станут предметом литературных дискуссий о новых задачах научно-фантастического жанра в советской литературе.
Но все это будет
В течение же нескольких десятилетий второй половины прошлого века русская жюльверниана — обширная, содержательная, доброкачественная, по-видимому, сама собой удовлетворяла национальную потребить в литературе этого рода, — случай нечастый в оригинальной русской художественной культуре. Во всяком случае, первая волна отечественной научной фантастики поднимается, лишь, на закате творческой жизни Жюля Верна.
Еще мало заметная на литературном горизонте, несмотря на такие известные, но все же единичные в ней имена, как В.Брюсов, а позднее А.Куприн, научная фантастика как-то сразу заявила о себе в конце XIX — начале XX века рядом произведений, отмеченных определенными признаками жанра, привлекла внимание литературной критики и публицистики. Роман А.Богданова «Красная звезда» (1907) вызвал полемику о прав марксистов строить «утопические» проекты будущего, породил интерес к натурфилософской фантастике этой книги.
Русская научно-фантастическая литература зарождалась в атмосфере разительных контрастов, когда тысячеверстные «чугунки» (грандиозная Транссибирская магистраль, например) перерезали во всех направлениях извечные гужевые пути крестьянской страны, когда электричество, телефон, радиотелеграф чудесным образом связали безмерные российские расстояния. «Рельсы индустриализации» подсказывали, например такие фантастические сюжеты, как «Самокатная подземная железная дорога между Санкт-Петербургом и Москвой» (1902). Инженер А.Родных обосновал в этом незаконченном романе оригинальный принцип движения поездов — с использованием даровой силы земного тяготения. Появление в городах первых «моторов» послужило поводом М.Волохову (М.Первухину) отправить героев своего романа «В стране Полуночи» (1910) на автомобиле за Полярный круг (через два года туда, к Северному полюсу, устремится на корабле Г.Седов). Еще не истек век угля и пара, а один из технических журналов печатает «электрическую» утопию В.Чиколева «Не быль, но и не выдумка» (1895). Заглавие ее, кстати сказать, удачно разграничило научную фантастику со сказочной.
Подобные чудеса по-своему красноречиво высвечивали веками копившуюся несправедливость, неравенство, несвободу; опережающее же виденье научно-технического прогресса, в свою очередь, создавалось способностью, бравшегося за «фантастическое»: перо инженера, ученого. литератора, подняться над своей отраслью культуры, увидеть новые возможности во взаимосвязях наук — через увеличительное стекло насущных нужд национальной жизни.
Разумеется, этот социальный заказ был еще очень далек от энтузиазма революционной борьбы и социалистической индустриализации, который вызовет к жизни научную фантастику 20-х годов. Тем не менее и фантастические изобретения дореволюционной поры не были вольно лишь плодом технологического воображения. Они впитывали наряду с гражданской, просветительной, цивилизирующей мыслью так же и стихийные отклики на научно-технический прогресс. Так, например, космическая фантастика К.Циолковского («На Луне», 1883; «Грезы о земле и небе…» 1895; «Вне Земли», 1918 и др.), В.Брюсова (драма «Земля», 1934; неоконченный роман «Гора звезды», над которым поэт работал в 1895-1899 годах). А.Богданова, И.Гурьянова, П.Инфантьева, Б.Красногорского и Д.Святского, А.Лякидэ, Н.Морозова, В.Семенова, Н.Холодного (перечень далеко не полный) по-своему отвечала повальному увлечению России авиацией и воздухоплаванием. «Винтовой полет» над ипподромом, воспетый А.Блоком, пробуждал дерзкую мечту о покорении звездных пространств.
С младенческими шагами авиации связывали в то время обновление древнего, еще мифологического ощущения слитности человека с мирозданием. В конце XIX — начале XX века это умонастроение, получившее название «космического сознания» [79] , выливалось в пестрые литературно — философские течения — от гуманистических «звездных» исканий К.Циолковского и В.Брюсова до мистического идеализма Н.Федорова, от историко-культурных мистификаций теософов-атлантоманов [80] до реакционной
79
Термин впервые, по-видимому, был выдвинут в современном значении в его книге: Р.Бёкк - Космическое сознание. // Пг.: 1915.
80
См.: Н.Жиров - Основные проблемы атлантологии. // М.: 1964. с. 113-114 и др.
Что касается русской космической фантастики, то хотя ее ранние произведения и не представляли поэтической ценности, они впервые оформили стихийные умонастроения как направление общественной мысли. Они на полстолетия опередили орбитальный полет Юрия Гагарина не только в том смысле, что в научно-фантастических повестях К.Циолковского (вдохновленных, напомним, «лунной дилогией» Ж.Верна) заложены были идеи космической ракеты. В научной фантастике оформилась и сама мысль о звездной дороге как новой стратегической цели цивилизации, развивавшейся до того в планетарных пределах. К такой титанической цели способно идти только объединенное человечество, предупреждал К.Циолковский.
Вклад научно-фантастической литературы в космизацию общественного сознания — отдельная тема для серьезного разговора. Здесь мы ее затрагиваем о точки зрения отражения в научной фантастике «духа времени». Это понятие не равноценно для различных жанров. Для научно-фантастического жанра, обращенного в будущее, особенно актуально так называемое психологическое время. Мы субъективно воспринимаем время то уплотненным, то рыхлым, то быстротечным, то как бы остановившимся. Лихорадочный пульс предвоенного Петербурга превосходно запечатлен в романе А.Толстого «Сестры» в том «красном автомобиле» — «Гуттаперчевая шина, пуд бензину и сто верст в час. Это возбуждает меня пожирать пространство» [81] , что в полемической речи футуриста Сапожкова превращается из объекта «нового» искусства в широкий, символический образ капиталистического прогресса.
81
А.Толстой - Собр. соч. в 10 тт., т.5. // М.: 1959. с.12.
В стремительном перерастании научно-технической революции в социальную Россия впервые, может быть, за свою историю испытала, с такой остротой, в таких вещественных формах, небывалое ускорение всех жизненных процессов. Научно-фантастический жанр, отвечая потребности как бы видеть перед собой то самое завтра, что набегает на сегодня, вместе с тем оформлял эту индивидуально-общественную потребность в проективную ориентацию сознания.
На исходе двадцатого столетия диалектика жизни такова, что почти физически ощущаешь, как грядущее, следствие былого и сущего, переходит в «причину» настоящего. И как раз художественная литература выступает самым массовым каналом этой обратной связи.
Вряд ли случайно научно-фантастический жанр, представленный в России сперва, главным образом, переводной жюльвернианой, формировался на отечественной почве за пределами «безвременья» восьмидесятых годов прошлого столетия; вряд ли случайно он вызывает пристрастную заинтересованность и демократической, и реакционной печати во время событий первой русской революции, в годы оживления освободительного движения накануне мировой войны. Тесная связь подъема в научной фантастике и оживления интереса к ней с ускоренным ходом истории прослеживается и в новых условиях, в двадцатые и в шестидесятые годы. По случаю наступления нового века прогнозами были наполнены газеты, журналы, выпускались специальные издания, бросавшие взгляд в будущее научно-технического прогресса [82] «пророческими» предисловиями снабжались переводные и русские утопические романы. А.Куприн в поисках формы антимонархической сатиры, отвечавшей духу времени, перевел в 1907 году « Предсказание на 2000 год».
82
См., например, коллективную монографию «Чудеса техники». // СПб.: 1911.