Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра
Шрифт:
Сегодня советская социальная фантастика по-прежнему заслуживает самого пристального внимания. Значимость её теперь, пожалуй, гораздо выше, чем в прошлые времена, когда партидеологи стали побаиваться социальной фантастики, почуяв, как жизнь всё больше расходится с идеалом партии. Да, за коммунистической утопией по-прежнему сохраняется функция носителя общественного идеала. Разве картины лучшего мира, которого мы бы пожелали для своих детей, утратили нынче смысл только потому, что рухнула зловредная (чуть было не сказал: утопическая) попытка осуществить рай на грешной земле? Разве те общественные цели, то государство могут скомпрометировать идеал, который возник ещё за сотни, за тысячи лет до Октября 1917 года?
Утопия с незапамятных времён согревала и облагораживала людей, будила умы; и в этой функции советская социальная фантастика — её прямая
В советской социальной фантастике, конечно, были и просто тупые услужливые подделки, но ведь никуда не денешь книги А.Богданова, А. Платонова, И.Ефремова, А. и Б.Стругацких, которые в одно и то же время наряду с картинами будущего рисовали трагические предостережения. Утопии и антиутопии создавались не только, безусловно, честными художниками, но и провидцами минных полей перёд райскими кущами. И далее: разве нынешнее рыночное общество на развалинах советской империи уже не нуждается ни в каких идеалах, кроме Её Величества Частной Собственности?
И это — тоже одна из причин, по которой невозможно ни замолчать, ни затоптать традицию, которую в муках слагала советская литература на протяжении трёх четвертей века. А через эту эпоху, через всё наше крушение «строительства нового мира» взывают к нам века мирового утопического романа. Мечта о будущем видоизменится, но потребность мечтать — извечное свойство человека, она сохраняется даже в наш век трансформации самой мечты, когда идеал граничит с предостережением против псевдо- и антиидеала.
В истории советского романа о будущем коммунизме сегодня открывается координата, напрямую указывающая причины крушения партии коммунистов. Партия — разумеется, её верхушка, а не 20 миллионов рядовых — задавила народовластие и подавила народомыслие о путях к лучшей жизни. В нашем ожидании обещанной нам светлой жизни сама верхушка торопилась заглотнуть «по потребности». Я не знаю, какую часть пирога кушали наши вожди, хотя посчитать бы стоило. Скажем, 100 (!) миллионов (или больше?) на один только дворец в Форосе для одного только Президента, он же генсек (правящей!) партии, а дворцов этих уже во время перестройки было построено несколько в разных концах Союза. И при этом партию (того же генсека) заставили поделиться своими миллиардами с детьми Чернобыля чуть ли не силком… Можно закрыть глаза на неэффективность социализма, хотя это было бы глупо: кто как не социалисты всех конфессий не уставали призывать социальную революцию на расточительный капитализм! Но и менее производительная советская экономика могла — и должна была бы — быть более справедливой. Разве не установление справедливости — главная цель и лейтмотив идейной борьбы против эксплуататоров?
А нынешнее неравенство — в новой России под трёхцветным знаменем? Демократии? Обращённый ныне в советское (антисоветское?) прошлое, идеальный образ коммунизма в не меньшей мере предостерегает теперь и против сходного будущего. Эффективная рыночная экономика обязана будет, если желает выжить, осуществить позабытую «реальным» социализмом справедливость — либо её ожидает ещё одна революция, которая окажется ещё больше «бунтом бессмысленным и беспощадным»… Наши вожди не зря облекали свой быт тысячью тайн, не зря утаивали свои спецраспределители и безнравственные привилегии: человечество не научилось мириться с несправедливостью ни при капитализме, ни при том нашем «социализме». А образ коммунистического, справедливого мира, созданный в социально-фантастическом романе, отвергал украдкой протащенную вождями старую как мир несправедливость.
Не оттого ли кураторы партийной (не коммунистической) идеологии не любили фантастику и всегда её опасались, предпочитая держать этот жанр в чёрном теле? Не буду напоминать обо всем известном голодном пайке изданий. Упомяну только один факт, который не укладывался бы в голову, если бы не были стёрты в лагерную пыль миллионы самых честных и самых стойких рядовых строителей социализма. Не прошло и месяца после кончины Ивана Ефремова — всему миру известного пропагандиста коммунизма (роман «Туманность Андромеды» и многое другое) — как КГБ пол суток затратил на обыск его квартиры в поисках не то диссидентского компромата, не то следов… его шпионской (!) деятельности. Книги И.Ефремова и его соратников наглядно свидетельствовали, как пустое слово номенклатуры о коммунизме расходится с её делами, которые не вписываются не то что а идею коммунизма, но и в нормальный капитализм. Наш прораб перестройки и Нобелевский лауреат, М.С.Горбачёв, получив драматическое письмо известного писателя-фантаста о бедственном положении жанра, казалось бы, напрямую направленного в коммунизм, так и не сподобился шевельнуть пальцем, чтобы оказать хоть малейшую помощь.
Сегодня вспоминают (а лучше сказать: вспоминали уже вчера) Ивана Ефремова за предсказание
Фантастический жанр наша верхушка понимала как некое хитрое иносказание, которое используют диссиденты. Когда в своё время (кажется, на «Ленфильме») готовились к съемкам фильма по известной повести братьев Стругацких «Трудно быть богом», ленту закрыли под этим предлогом. Лейтмотив понятен всем: можно ли навязывать даже самые прекрасные порядки какому-то народу помимо его собственной воли? Теоретически для марксистов давным-давно было ясно: народ не следует провоцировать на революционный скачок, если сам народ еще не созрел, однако на деле советские большевики тысячу раз топтали собственный марксизм. Фильму «Трудно быть богом» ещё и не повезло со временем: его судьба решалась, когда войска Варшавского договора, а по сути советские войска, оккупировали усомнившуюся во благах социализма Чехословакию. Как это, мол, можно сомневаться: помогать чужому народу или не помогать? И «помогли». А фильм закрыли, — чтобы никаких намёков!
Кроме измены своим же идеалам марксизма, в этом запрете было еще и идиотское обкомовское невежество: ага, раз фантастика — значит, эзопов язык, значит, того и гляди прозвучит нечто крайне неприятное. Тут нужен глаз да глаз…
Научный социализм так и не преодолел своего утопического порока, он ставил прекрасную цель, но давал чисто фантастические рецепты её достижения. Советская внерыночная, принципиально худосочная экономика хронически отставала не только от недостижимого уровня капитализма, но и от насущных потребностей советского народа. Ссылались на потери войны; и многим наивным гражданам (вроде автора этих строк) долгое время эти ссылки казались убедительными. Однако даже в 80-е годы производительность труда ещё в несколько раз (!) отставала от уровня развитых (тех самых «загнивших») стран. А ведь материальная задача социализма в том и состояла, чтобы догнать и перегнать. На словах нам неприемлем был маоистский «идеал» бедности, — а на деле, кроме газетных заклинаний о «неуклонном повышении нашего благосостояния», ничего лучшего добиться так и не смогла. Естественно, уже всеобщий достаток людей будущего, описанный советской фантастикой, вызывал у власть предержащих глухое раздражение. В те времена и без выкладок специалистов стало ясно, что из наработанного рубля советскому гражданину достаётся ничтожная часть, — тогда как на «сгнившем» Западе всё наоборот. Советское государство эксплуатировало наш труд нещаднее капиталиста. У нас не было кризисов (хотя и капиталистический мир давно научился умерять это своё первородное зло), но не было и роста, три поколения привыкли к хроническому дефициту всего, налицо была застойная и всеобщая, едва прикрытая бедность — исключая, разумеется, номенклатуру и формировавшийся класс теневиков, он же мафия сводная сестра правящей номенклатуры.
Почему? Почему мы оказались вместо светлого будущего позади «изжившего себя» капитализма?
Не потому, что холили и обожествляли невежественного, стоявшего у руля страны, а потому, что ОН лучше других отвечал правилам партийных игр (кстати сказать, как вывели социологи, это — закон расстановки сил в мафии). Застой в недопроизводстве всего — от овощей и колготок до прогрессивных идей — вытекал из неэффективности системы только в перестройку названной собственным её именем: командно-бюрократической. К социализму она имеет такое же отношение, как костёр инквизиции имел к гуманизму Иисуса Христа. Научный коммунизм не предусмотрел простейшей (всё гениальное просто, когда до него додумались) вещи: жизнеспособный организм, как и всё остальное в природе и обществе, не может управляться из центра, потому что только сам в целом и составляет этот центр.
Разрушив саморегулирующуюся систему рынка, советское государство в принципе не могло создать взамен никакой другой, ибо только в рынке осуществляется великий принцип обратной связи; этот принцип был открыт в совсем другой области, но равно действует и здесь. Наша командная система складывалась в тот роковой для капитализма час, когда рыночная стихия грозила обвальным крахом самой богатой стране мира. Припомним: сталинский командно-репрессивный режим складывался в годы Великой Депрессии в США. Сознательно или невольно, марксистская идея госрегулирования рыночных отношений, подпёршаяся первым опытом Советской России, была реализована именно командой Рузвельта. Советская общественная мысль, зацикленная на борьбе за власть, и не смогла бы, возможно, оценить этой акции, даже не будь она, общественная мысль, расстреляна в те страшные годы. Стихия рынка была элементарно «побеждена» большевиками — и заодно была сметена естественная, органическая саморегуляция производства. С распределением было проще, благо об этом оставили немало наработок как старые социалисты-утописты, так и марксисты.