Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра
Шрифт:
Небезынтересны переданные в воспоминаниях И.Майского впечатления Г.Уэллса о последней встрече с М.Горьким в 1934 году. Во второй приезд в Россию его поразили, говорил Г.Уэллс, две вещи: несомненный материальный прогресс, «…который, сознаюсь, в 1920 году казался мне невозможным» (с.50), и новый дух людей. «Люди стали как будто земными, практичными, деловыми…». Г.Уэллс ссылался на М.Горького: «Он совсем не тот…, он стал каким-то успокоившимся…», он никак не мог простить М.Горькому его равнодушия к «вопросу о создании в России отделения Пенклуба…» (с.50-51). Отношения Горького и Г.Уэллса, их контакты не всегда складывались гладко. Но это не помешало Г.Уэллсу в телеграмме по поводу кончины М.Горького оценить его как «одну из великих фигур, выдвинутых революционным процессом в России» [202] . Значение этого «мирового писателя», подчёркивал Г.Уэллс, не исчерпывается «непревзойдёнными шедеврами, художественной литературой в собственном смысле слова, он, — по его убеждению, — играл большую роль в том, что может быть названо „политикой сознания” [203] .
202
Телеграмма
203
Там же.
Речь шла, по всей видимости, о вкладе М.Горького в духовное усовершенствование человечества. Эту миссию художественной литературы Г.Уэллс считал важнейшей, а заслуги в ней русских классиков — исключительными.
Г.Уэллс очень высоко ценил художественную культуру И.Тургенева и А.Чехова, ощущал родственность их писательской манеры, учился у них мастерству социально-психологического анализа. Однако превыше всего ставил нравственную миссию русских классиков и не случайно выделял среди них Л.Толстого. О силе воздействия этого писателя на уэллсовские философско-этические искания можно судить по одной перекличке. В романе «Освобождённый мир» выведен русский по имени Каренин. Кроме этих двух примет, у уэллсовского персонажа нет ничего общего с героем романа Л.Толстого. Каренин Г.Уэллса выступает духовным лидером возрождённого человечества. Возможно, в нём не без основания искали черты М.Бакунина. Но в этом «волевом лице с глубоко посаженными небольшими, но ясными карими глазами и крупным решительным тонкогубым ртом» [204] , а, главное, в духовном облике уэллсова Каренина проглядывает вместе с тем прототип более значительный. Характеристика Каренина в «Освобождённом мире» порой напоминает жизнеописание Л.Толстого: «Под конец жизни престиж этого человека был очень высок. Ему более, чем кому-либо из его современников, обязаны мы тем духом самоуничижения, тем отождествлением себя со всем обществом, которое легло в основу» [205] образования, воспитания и всего уклада жизни уэллсовой Утопии.
204
Г.Уэллс - Собр. соч. в 15-ти тт., т.4. с.460.
205
Там же.
Бескомпромиссность чувства человеческой общности — вот что более всего привлекало Г.Уэллса в личности Л.Толстого. Он очень остро ощущал генетическую связь морали коллективизма с принципиальным отрицанием частной собственности. С этическим учением великого русского писателя соприкасалась вся социалистическая программа Г.Уэллса, ставящая духовное усовершенствование на место политической борьбы.
Утопическая надежда на то, что непримиримый социальный антагонизм может быть разрушен в духовной сфере, стала центральной художественной идеей фантастического романа «В дни кометы» (1906). Призыв к нравственному самоусовершенствованию звучал и в его социально-бытовых романах «Женитьба» (1912), «Страстные друзья» (1913), «Великие искания» (1914). В 1917 году Г.Уэллс публикует богостроительский роман «Бог — невидимый король». Заложенная в нём идея прорисовывалась, как верно почувствовал М.Горький, и в предшествовавшем романе «Мистер Бритлинг пьёт чашу до дна». В период «толстовства» Г.Уэллс посылал великому учителю свои книги. Среди них в библиотеке Яснополянского музея хранится социологическая работа «New Worlds for old» («Новые миры вместо старых», Лондон, 1908), излагающая взгляды англичанина на социализм, с пометками Льва Николаевича или кого-то из его окружения.
Вместе с наступившим впоследствии критическим отношением к собственным богостроительским исканиям (особенно — в романе «Мир Вильяма Клиссольда», который С.Динамов не случайно избрал для характеристики идейной эволюции автора) пришло понимание того, что Толстой-проповедник порой мешал Толстому-художнику. Если прежде почтительный ученик называл в письме Л.Толстому «Воскресение» вместе с «Войной и миром» «самыми замечательными, самыми всеобъемлющими романами» [206] , то в предисловии к английскому изданию «Воскресения» 1928 года Г.Уэллс отрицает художественную убедительность чувств и поступков Нехлюдова после суда над Катюшей Масловой. В конце романа, пишет Г.Уэллс, «Нехлюдов и сам Л.Толстой как бы сливаются воедино…, превращаются в бесплотные тени с Новым Заветом в руках» [207] (интересно, что эта оценка перекликается с известными словами А.Чехова: «… уж очень по-богословски» — «писать, писать, а потом взять и свалить всё на текст из Евангелия…» [208] ). Как полагал Г.Уэллс, отступление от психологической правды нарушало столь им ценимую монолитность романов Льва Толстого.
206
Лит. наследство, т.75, кн.1. // М: 1965. с. 153.
207
Там же.
208
А.Чехов - Полн. собр. соч. и писем, т.18. с.313.
Литературные вкусы писателя менялись. Но и тогда, когда Г.Уэллс, например в своём «Опыте автобиографии», противопоставлял достоверность книг документального жанра беллетристике, он оговаривал, что только в «Войне и мире» оправдано оживление истории при помощи вымышленных сцен и состояний души. Несмотря на все переоценки, нравственная личность Л.Толстого обладала для него непререкаемым авторитетом. В упомянутом предисловии к «Воскресению» Г.Уэллс не смог не отметить, что «наиболее значительным лицом романа» выступает сам автор. Творческой индивидуальности Г.Уэллса, его
209
Dioneo (И.Шкловский) - Из Англии. // Русское богатство, 1902, №4, отд. II. с 48-49.
После событий 1905-1907 годов Г.Уэллс, по-видимому, стал сознавать недостаточность книжного знакомства со страной, в которой вызревали столь остро затрагивающие его процессы. В свой первый приезд в Петербург-Москву маститый гость, по свидетельству газет (русская печать широко освещала это событие), предпочёл литературным встречам и памятникам искусства изучение народного быта обеих столиц. Он побывал в Третьяковской галерее, в Художественном театре, в Троице-Сергиевой лавре, но основное время уделил жизни улицы, посещал ночные чайные, ездил на знаменитый Хитров рынок. По пути из Петербурга в Москву Г.Уэллс гостил в имении Вергежа Новгородской губернии (ныне Чудовского района) у революционера-семидесятника А.Тыркова, ходил по избам, беседовал с крестьянами, с сельской учительницей И.Андреевой. «От теоретических разговоров он уклонялся, — писала хорошо информированная З.Венгерова, — он хочет видеть и знать, как и чем люди счастливы в России. Когда ему говорят, что вряд ли он это увидит, — он прямо не верит. Слишком сильно он верит в инстинкт счастья у всех людей на земле» [210] .
210
День, 1914, 18 янв. с.3.
По всей видимости, разочарованный в английской социализме, Г.Уэллс не стремился в России увидеть такую политическую силу, которая была бы способна превратить этот социальный инстинкт в целенаправленное действие. Сказывалась отъединённость писателя от рабочего движения. Только события октября 1917 года свяжут в сознании Г.Уэллса потенциал будущего с созидательным творчеством. Правда, ещё до поездки в Россию он выражал в письме Горькому свою веру в «великий и одарённый» русский народ, которому суждено «сыграть ведущую роль в создании нового мира» [211] …
211
Переписка Горького A.M. с зарубежными литераторами, с.66.
* * *
В русской литературно-общественной мысли и даже в художественном творчестве (в произведениях Н.Погодина, Н.Тихонова, Е.Евтушенко, Г.Санникова) просчеты Г.Уэллса стали чуть ли не главным критерием его отношения к советской власти. Между тем убежденный сторонник общественной собственности и духа коллективизма, один из немногих буржуазных социалистов, сумевших понять авангардную роль России, Г. Уэллс был далек от вульгарного, обывательского недоверия. Источником его скептицизма явилась оторванность теоретического предвидения от той самой политической борьбы, которая оплодотворяет теорию и которую Г.Уэллс отбрасывал. Утопическая система социального мышления методологически ограничивала познание будущего.
В конце жизни политическое одиночество приведёт писателя к тяжёлому духовному кризису. В трактате «Сознание на пределе» (1945) великий оптимист перечеркнёт все свои надежды и даже объявит близость конца «всего того, что мы называем жизнью». Прежние времена, когда бытие, казалось, подчиняется каким-то незыблемым законам, миновали безвозвратно, говорил он в этой своей последней книге. Ход вещей в послевоенном мире представлялся ему непредсказуемым, очертания будущего растворялись в хаосе современности.
Эмоционально неожиданный для оптимистического таланта Г.Уэллса, такой парадоксальный поворот мысли, тем не менее, естественен для эклектической природы утопизма. Всесторонний анализ этого кризиса (не единственного, кстати сказать, в творческой биографии Г.Уэллса) не входит в нашу задачу. Напомним лишь о некоторых документах, проливающих свет на этот эпизод.
В июне 1942 года Герберт Уэллс отправил в осаждённый Ленинград большую ответную телеграмму, в которой сердечно откликался на призыв военного журналиста Льва Успенского сделать всё возможное для скорейшего открытия второго фронта. Их переписку даже в опубликованных фрагментах [212] невозможно сегодня читать без душевного волнения. Грозная атмосфера великой битвы с фашизмом предстаёт в ней как бы через призму воскрешаемых обоими литераторами апокалиптических образов уэллсовой фантазии. Телеграмма семидесятилетнего писателя заканчивалась словами: «Братски Ваш, во имя всечеловеческой мировой революции, достигающей своих вершин, — Герберт Джордж Уэллс» [213] .
212
См. статью Ю.Ковалёва - Уэллс и Лев Успенский (история одного письма). / В кн.: И.Левидова и Б.Парчевская - Герберт Джордж Уэллс. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке. Более полно - в воспоминаниях Л.Успенского - «Братски Ваш Герберт Уэллс…» // Сб.: Вторжение в Персей.
213
И.Левидова и Б.Парчевская - Герберт Джордж Уэллс, с.136.