Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры
Шрифт:
В вагончике с приятными латунными ручками и дубовыми скамеечками я устремился подальше от ковбоя и оказался в толпе техманнов, создававших местный колорит. Когда я случайно задел локтем ближайшую смуглянку, почувствовалась тонкостенная основа и гелевые амортизаторы, да и звякнуло-бренькнуло что-то. Ей это не помешало хихикнуть и предложить мне «массажные услуги». А потом ее и вовсе нельзя было остановить. Хихиканья вперемешку с интересными предложениями превратились в сплошное блеянье, у меня даже заболела голова, как при интоксикации. Не думал, что техманны могут быть такими вредоносными.
Паровозик,
Я тоже шагнул на песок, и мои осенние ботинки показались странными на его фоне. «Все песчинки абсолютны одинаковы и имеют правильную тетраэдрическую форму, на одной из граней непременно присутствует логотип фирмы Sandkasten GmbH», – восхищенно прогудел кто-то за моей спиной, видимо, пляж установил с ним близкосвязь через боди-коннекторы в пятках.
Мой тренированный нос подсказывал, что далеко не все запахи были натуральными. В лагуне слегка мочил борта легкий клиппер, непонятно каким ветром были надуты его паруса. В натуре же стоял полный штиль. Непривычная геометрия все еще мутила мозги – и клиппер, и парусники, что подальше, казались не плывущими по воде, а парящими в голубоватой дымке. Дымка переходила в интенсивную лазурь небосвода, где время от времени вспыхивали рекламные слоганы.
Объемное изображение пышногрудой джинни и надпись «Эскортные услуги в стиле тысячи и одной ночи» продержалось на небе секунд тридцать.
А за искусственным небосводом просматривалась Земля, похоже, даже ледяная Сибирь, из сосцов которой жадный теленок мистер Грамматиков тянет черный углеводородный сок.
К ненормальной силе тяжести я вроде приспособился, хоть она иногда отзывалась то легкой дурнотой, то ангельской легкостью. Сложнее было приспособиться к тому, как выглядят прогуливающиеся вокруг люди. Благодаря скачущему движению и упитанности они напоминали мячики. На их лицах застыли улыбки безмятежности. «Высшей формой веселья является всеобщая радость, что требует надлежащего организационного, информационного и технического обеспечения», – вспомнил я одну из фраз ковбоя. Я сознавал, что мое лицо, страдающее от Weltschmerzen [25] , выделяется из общей массы, и это было опасно.
25
Мировая скорбь (нем.).
По счастью, около меня остановился рикша-техманн с приятными глазами-маслинами, в которых подрагивало просительное выражение.
– В гей-клуб, господин Порта Нигра? – поинтересовался он.
Порта Нигра? Ах да, Порта Нигра – тот самый личный вип-идентификатор, который мне присвоили в космопорту Пулково. Гей-клуб? Чего это он, охренел, что ли, жестяная голова. У них, что ли, свобода совести совсем уж победила совесть?
– Послушай,
– Тогда вам в отель, господин Порта Нигра. Что вы думаете о «Ройтер-хюйс»? Я прямо сейчас забронирую вам номер. Или вы сразу собираетесь на круизный лайнер «Мадлен Олбрайт»? Вообще-то он вернется обратно через пять земных суток, так что можно не спешить. Я правильно выбрал языковой интерфейс? Анализ характерных точек вашего лица выдает жителя Рутении или Ингерманландии.
А этот «железный дровосек» хоть и тараторит, как латино, но в антропологии сечет не хуже гестаповца.
– Хюйс так хюйс.
Главное, чтобы не сегодня расплачиваться. Я забрался в коляску, и рикша побежал с ровной скоростью тридцать камэ в час. Из его корпуса время от время доносились поскрипывания каких-то механизмов. Как все существа с трущимися и крутящимися деталями, он нуждался в регулярной смазке.
Сквозь голубизну искусственного неба теперь просматривались очертания огромной «Мадлен», которая приближала свое, так сказать, лоно к главному пирсу острова, выглядящему, прямо скажем, как исполинский фаллос.
Чуткие сенсоры рикши перехватили мой взгляд, и на экране, напыленном на его шоколадную спину, появились характеристики лайнера. Длина – два километра, диаметр – полкилометра, вместимость – сто пассажиров в первом классе, двести во втором, триста человек обслуги, не считая техманнов и антропоморфных биомехов. Следующий порт назначения: Нью-Нью-Йорк во втором кольце большого космического змея. Просторно там пассажирам, хоть скачи. Будь я вольной птицей, то, конечно, предпочел бы сесть на мадам Мадлен, а не ехать в «хюйс»...
За благоухающими сгущениями рододендронов исключительно октаэдрической формы (наверное, бедные деревья напичканы энзимоботами) нашелся уютный городок, именуемый Папеэте-2. Домики, напоминающие цветы, в сущности, были разросшимися наноплантами. Городок продолжался и за линией берега – в воде плавали дома, стилизованные под кокосовые орехи и соединенные паутинкой мостков. Несколько протестантских церквей в виде белых геодезиков не портили пейзажа, поскольку напоминали яйца птицы Рух... Между землей и небом было еще несколько жилищ, которые я сперва принимал за облака – надутые из диамантоидной пленки, они медленно летели по какому-то кругу... А тут сам рикша непринужденно поднялся в воздух и практически невидимая дорожка доставила меня к дверям моего номера в отеле колониального стиля.
Здесь все было, как у голландского плантатора в Ост-Индии. Стены из мореного дерева. Потолок, стоящий на резных столбах. Светильники в нишах. Кресла, сплетенные из джута. Комод с окованными краями и хитроумным замком. Ружье занюханного века на стене, аж с фитилем. Картина Брейгеля «Слепцы». Я, кстати, уважаю голландских художников, потому что таскался по Эрмитажу, когда другие пацаны гоняли мяч и шайбу. Картина, как настоящая, потому что является результатом поатомного копирования с оригинала. Упс, «Слепцы» поменялись на босховский «Рай». Да и масло в светильниках не дает копоти. Так что, старина стариной, а комфорт превыше всего.