Отель «Белый носорог»
Шрифт:
— Все еще дуешься, любовь моя? — Рейли осклабился, показывая гнилые щербатые зубы. — А ведь нам придется часто видеться. Вместо того чтобы поддаться золотой лихорадке, мы с братом решили поработать на эту португальскую шишку — мистера Фонсики. То есть, прибрать к рукам несколько участков, где есть вода.
Гвенн на минуту оставила работу. Выпрямившись, она уставила взгляд в похожие на изюм в пудинге, близко посаженные глаза Мика Рейли и вновь ощутила гадливость и гнев, как тогда, когда он, пыхтя и отдуваясь, подмял ее под себя.
— Если ты еще хоть раз заговоришь с моим мужем или
— Это не свидетель. Я видел, как ты таскалась с ним на пароходе. Хочешь, чтобы я сказал Алану? Пусть только твой слюнявый хахаль сунется в эту страну, мы его так отделаем, что он уже никогда никому ничего не скажет. Мы уже проучили его там, на судне. В следующий раз я убью его.
Гвенн пошла садиться в фургон. Рейли как ни в чем не бывало улыбнулся.
— Вот увидишь, любовь моя, ты ко мне еще привыкнешь.
Артур повел мулов через суматошный, перенаселенный лагерь. Мальва шел позади, помахивая дубинкой. Алан держал поводья. Гвенн примостилась рядом с ним. Из головы не шел Рейли с его угрозой. Это из-за нее они преследуют Энтона. Значит, они таки избили его, а он ей ничего не сказал. Это не должно повториться.
Проезжая по окраине Найроби, они миновали отель «Норфолк». На веранде пили кофе и курили несколько мужчин. Завидев новых поселенцев, один поднес руку к шляпе и крикнул:
— Желаю удачи!
— Она им чертовски понадобится, — ухмыльнулся его товарищ.
Оливио радовался почте, как возвращению блудного сына. Ее каждый вторник и каждую пятницу — по железной дороге или в почтовой карете — доставляли из Наньюки. На одной стороне брезентового мешка красовалась королевская эмблема — буква V над изображением льва и единорога, а на другой — устрашающий профиль белого носорога. Небольшой висячий замок оберегал содержимое мешка от любителей сунуть нос не в свое дело.
Для гостей и хозяина «Белого носорога» получение почты было самым обычным делом. Каждому свое. Зато карлик считал всю почту своей собственностью. За восемь лет работы в отеле Оливио научился судить о содержании корреспонденции по внешнему виду мешка — подобно тому, как фермер в момент рождения ягненка с первого взгляда определяет его достоинства. По весу и конфигурации, по звуку, с которым мешок плюхался на прилавок, он судил о ценности сведений. Иногда ему даже не нужно было читать письмо. Конверт, его объем, марка, поведение адресата говорили о его содержании больше, чем сами строки.
Этим утром почта обещала праздник. Карлик отпер замок своим ключом и, разложив содержимое мешка на стойке, начал сортировать корреспонденцию. Лорду Пенфолду почта, как всегда, не сулила ничего хорошего. Кроме счетов от двоих торговцев, ему пришли два письма от банкиров — одно из Найроби, другое — из Лондона. Плюс объемистый конверт от управляющего его поместьем в Уилтшире. Одно письмо — от недавнего постояльца — предназначалось для леди Пенфолд и было отправлено из Флоренции. Ясно, она не заинтересована в том, чтобы оно попалось на глаза мужу.
В одном случае адресатом
Он спустился по лесенке и вышел в коридор, чтобы разложить письма по специальным ячейкам. А проходя мимо зеркала, остановился и стал почтительно изучать свое отражение.
Безупречные кожаные сандалии, нарядный плетеный кушак, девственно белая униформа и, главное, голова. Вот именно! Голова идеально круглой формы! Карлика охватило приятное возбуждение — он даже вспотел. Перед его мысленным взором встало изображение приземистого священника на фотографии. Это же он сам! Много ли еще в мире таких голов? И многие ли их обладатели носят имя Фонсека? Наверняка архиепископ — его дедушка!
Карлик взял себя в руки и вновь направился к стойке. В холле он с раздражением отметил на покрытом лаком полу пыльные отпечатки босых ног одного из мальчишек. Взобравшись на стремянку, он распечатал письмо от своего банкира, написанное аккуратным почерком на почтовой бумаге с гербом Гоанского института в Найроби.
«Дорогой Оливио Фонсека Алаведо!
Шлю вам хорошие новости. Хотя дела подвигаются медленно и понадобится много лет, прежде чем земля станет нашей, наши деньги работают. К счастью, всю черную работу за нас сделают другие. Простые англичане, миссис и мистер Алан Луэллин, поднимут целину и подготовят землю для настоящих хозяев.
Вышеупомянутый мистер Луэллин пострадал на войне, но, похоже, очень терпелив и готов приложить все усилия. Не знаю, насколько серьезна его болезнь. Зато жена кажется крепкой. Вам следует подружиться с ними и позаботиться, чтобы дела на ферме шли как можно лучше. Если они ее угробят, мы не увидим ни денег в кармане, ни земли под ногами.
Остаюсь вашим преданным другом,
Раджи да Суза».
На седьмой день Гвенн почувствовала себя в Африке как дома. Она шла впереди, рядом с Мальвой, завороженная необозримым простором вокруг. Ей было важно самой, путем непосредственного контакта, открывать для себя каждый новый пейзаж, а не любоваться им, сидя в фургоне, выглядывая из-за подрагивающих ушей непокорных мулов.
Гвенн не думала, что может быть такой климат. Она представляла себе обжигающий зной колонии — в противоположность пронизывающей сырости Уэльса. А вместо этого нашла теплые солнечные дни и прохладные вечера. Воздух вокруг светился. Легкое дуновение ветерка доносило свежие ароматы дикорастущих цветов и трав. После тесных, замкнутых лощин Уэльса с каждого нового склона открывался неохватный, как океан, ландшафт. Пологие холмы тянулись на многие мили. Горизонт казался почти недосягаемым для взора.