Отель «Белый носорог»
Шрифт:
Скоро он сможет сделать новое перечисление на банковский счет колледжа Св. Павла для сирот смешанной расы. Настанет день, и на табличке с именами жертвователей выгравируют: «ОЛИВИО ФОНСЕКА АЛАВЕДО». Его имя будет жить в веках.
Карлик поднес уголок конверта к носику чайника, откуда выходил пар. И вдруг, не оборачиваясь, почувствовал чье-то присутствие. Вождь Китенджи, вонючий вор-кикуйю!
— Что тебе нужно в моем доме?
— Я пришел просить вас, Баба, почтить своим присутствием торжества по случаю возвращения с войны моего сына Кариоки.
— Как? Ты являешься ко мне с
— Но, возлюбленный Баба, господин лично разрешил нам устроить праздник. — Стоя в дверях, вождь Китенджи неуклюже опустился на корточки.
— Хозяин еще не знает обо всех преступлениях, которые вы совершили в его отсутствие. А также о преступлениях гнусного отродья, которое ты зовешь Кариоки. До сих пор я заступался за твою семью, старик. Но теперь ты заплатишь сполна. Завтра на рассвете твоя дочь Кина станет моей служанкой. Никаких ей торжеств! Будет на этой циновке!
— Мой сын не совершил ничего дурного, великолепный Баба. А моя дочь не может говорить.
— У нее хватит других достоинств. Я и так слишком долго ждал. Ей уже двенадцать. Кто еще проявил бы такое терпение? Завтра же с восходом солнца ты приведешь ее ко мне, или я раздавлю твоего единственного сына, как зерно между жерновами.
— Я вижу, вы вскрыли конверт, — проговорил вождь после длительной паузы.
— Выбирай, что тебе можно видеть, старик! Если я увижу в хижине твоего сына вещи, украденные из отеля, он живо очутится в английской тюрьме. Убирайся! Ступай, скажи Кине, какое счастье ее ждет. Пусть приготовится.
Выпроводив бедного старика, Оливио развернул письмо Васко Фонсеки лиссабонскому поверенному, где Фонсека подтверждал, что является единственным внучатым племянником покойной донны Кастаньеда. Несомненно, писал Фонсека, сеньор Гама получит вознаграждение за сложный и кропотливый труд по передаче наследства многоуважаемой тетушки в руки законного наследника. Но уже сейчас, требовал автор письма, поверенный должен изыскать способ перевести крупный аванс в «Стандарт-банк Южной Африки» в Найроби, так как Фонсека собирается вложить деньги в покупку земли здесь, в Британской Восточной Африке.
Оливио запечатал конверт крохотными капельками расплавленной канифоли, переписал адрес и вернулся в «Белый носорог» — распорядиться насчет ужина.
Он бесшумно вошел в столовую и, пристроившись под чучелом барсука, осмотрелся.
Прекрасно знакомый с кое-какими потребностями своей хозяйки, он моментально понял, что леди Пенфолд сгорает от неудовлетворенного желания. Из бирюзового платья с огромным вырезом выпирали костлявые ключицы. Когда она вставала, казалось — платье вот-вот свалится с нее, как с вешалки. От карлика не ускользнуло, что под столом она злобно сжимала кулаки. Вот бы вложить ненасытную похоть леди Пенфолд в организм другой женщины! То, что внушает отвращение в леди Пенфолд, было бы неотразимо в другой.
— И почему эти дебильные кикуйю не способны хоть что-нибудь делать как следует? — возмущалась Сисси. — Даже не могут разогреть подливку. Вон как загустела — жир плавает сверху!
— Нет плохих солдат, — пробормотал
— Это еще что значит?
— Старая полковая поговорка, дорогая. Нет плохих солдат, есть плохие генералы.
— Ты не слушал, что я сказала, — заявила Сисси, кладя конец дискуссии. Ей вдруг бросились в глаза морщинки у нее на руках. Господи, как страшно стариться!
— Попробуйте, Райдер, надеть мои старые сапоги, — предложил тем временем ее муж — больше для того, чтобы сменить тему разговора. На душе было скверно: он снова потерял Анунциату. Но разве можно обижаться на юного Райдера? Пусть берет сапоги, впридачу к любовнице. Пенфолд продемонстрировал гостю блестящие темно-коричневые «веллингтоны». — Они старше вас, мой мальчик, но при надлежащем уходе им не будет сносу. Мне, с моей больной ногой, они вряд ли понадобятся.
— Вы очень великодушны, сэр, — сказал Энтон, изо всех сил стараясь поддерживать разговор. Анунциата ласкала пальцами ног его ступни. Хоть бы карлик не заметил! На мгновение перед его мысленным взором встала картина: обнаженная Анунциата седлает его, лежащего на песке. Ему не терпелось снова ласкать ее. В то же время он спрашивал себя: как бы это было с Гвенн?
— Как ваши уроки стрельбы из винтовки? — спросил Пенфолд Анунциату.
— Кажется, я была слишком нетерпеливой, — ответила она, останавливая взгляд бархатных карих глаз на Энтоне. — Но я уверена — наш юный охотник научит меня своим правилам. Да, мистер Райдер?
— Сделаю все от меня зависящее, мэм. — Энтон с трудом отвел глаза от ее пышного бюста. Хорошо бы кое-что попробовать. Может, сегодня ночью она впустит его в свою комнату?
Оливио бесстрастно наблюдал за этой сценой.
Кажется, леди Пенфолд что-то подозревает. Неужели она права и эти двое согрешили в буше? Вполне возможно. Ревнивая стареющая женщина безошибочно определяет такие вещи.
В самом деле, за ужином молодой человек держался несколько рассеянно. Делал вид, будто не обращает внимания на знойную красавицу. А Анунциата кажется еще увереннее, чем прежде. Но как же вопиющая разница в возрасте? Португальская богиня как минимум на десять-двенадцать лет старше своего избранника.
Карлик выскользнул из столовой. Бесшумно отпер чулан, где хранились ружья. Там, на полке из камфорного дерева, среди оружия его светлости он обнаружил винтовку Энтона. Прижал к дулу чуткие ноздри. Нюх никогда не подводил его! Он втянул носом воздух. Никаких следов выстрела! Никаких запахов, кроме запаха хорошо смазанного оружия. Из винтовки ни разу не стреляли! Новая ложь! Что делать честному человеку в этом гнезде воров и лицемеров?
После ужина его помощник отнес на веранду кофе и бренди. Сисси покрутила ручку проигрывателя. Ее муж, стоя на крыльце, курил сигару. Анунциата подошла к нему.
— Прости, Адам. Но ведь ты женат.
— Я понимаю, — ответил Пенфолд, стараясь не выдать глубокой грусти. — Должен признать, он славный юноша. Налить тебе бренди, дорогая?
— Закрой дверь, мой дикий цветок, и встань рядом со мной на коврик, — ласково молвил Оливио, когда Кина вошла в его бунгало. Она упорно смотрела в пол. Руки опущены и сжаты в кулачки.