Отель «Белый носорог»
Шрифт:
— Юноша с парохода? Простите, вы не…
— Энтон Райдер, миссис Луэллин. Как поживаете?
С минуту Энтон разглядывал Гвенн. Она очень изменилась: окрепла и помолодела. Соломенная шляпа не помешала африканскому солнцу покрыть ее лицо бронзовым загаром. Она коротко остригла рыжеватые волосы. Пополневшие груди натягивали ткань армейской рубашки. В одной руке она привычно держала винтовку. От нее веяло уверенностью человека, чувствующего себя дома. Глаза цвета зеленых яблок радостно улыбались.
Энтон спешился и снял шляпу. Гвенн словно онемела — даже не ответила на приветствие. Он возмужал и стал таким
— Спасибо, — пробормотала Гвенн, принимая от Энтона цветы. Их руки соприкоснулись.
После Анунциаты Энтон решил, что никогда больше не будет чувствовать себя скованно в обществе женщин. Однако теперь к нему вернулась прежняя застенчивость.
— Джамбо, — поздоровался он с подоспевшим Мальвой и добавил несколько слов на кикуйю. И вновь повернулся к Гвенн. — Следом за мной едет в фургоне ваш друг Адам Пенфолд. Он застрял у реки — ищет брода. Идемте, поможем ему.
Гвенн отдала Мальве свой «энфилд» и взобралась на лошадь впереди Энтона.
— Как зовут вашего жеребца? У меня такое чувство, будто я его где-то видела.
— Рафики. На суахили это значит «друг». Он наполовину абиссинской породы и легче переносит укусы мухи цеце. — Энтону очень хотелось, чтобы Гвенн оценила его познания.
Он пустил лошадь в легкий галоп и уверенно положил руку на талию Гвенн. На берегу Эвасо-Нгиро они обнаружили Пенфолда, тщетно пытавшегося заставить мулов перейти реку. Пенфолд сам вошел в воду и что было сил натягивал поводья. Однако мулы заупрямились. Один сделал резкий рывок назад. Пенфолд поскользнулся на раненой ноге и упал.
Энтон направил Рафики в воду. Он по-прежнему крепко прижимал к себе Гвенн. Вместе они перебрались на другой берег.
Прикосновения Энтона странным образом успокоили Гвенн. Намокшая от речных брызг рубашка прилипла к телу, отчетливо вырисовывая линию грудей и живота. Подъехав к фургону, они спешились. Она почувствовала на себе испытующий взгляд Энтона.
— Мулы боятся крокодилов. Может, почуяли их на берегу, — сказал Пенфолд, подпирая правым плечом повозку. — Нужно как-то перетащить это на другой берег. Гвенн, если вы сможете двинуться вперед на Рафики, они последуют за вами. А мы с Райдером будем подталкивать сзади.
Впервые в жизни Кина лежала на кровати. Она сосала испачканный в шоколаде большой палец и, запрокинув голову, любовалась своим отражением в зеркале. Свет от нескольких зажженных свечей отражался в ее серебряных сережках, посылая волшебные блики по всей комнате. Она вдыхала нежный аромат пенджабского ладана и время от времени издавала вздох блаженства или уютное мурлыканье. Ее лицо в легкой испарине казалось угольно-черным по контрасту с кремовыми льняными наволочками Оливио. Трудясь под простыней, он хотел, чтобы она почувствовала: это — постель джентльмена!
Даже круглые плечи девушки, черневшие на фоне безупречной материи, доводили его до исступления. На шее у Кины красовались четки Оливио — пятьдесят девять бусинок. Распятие из слоновой кости доставало до райской долины — ложбинки между ее грудями. Сами груди, не прикрытые белоснежной простыней, казались двумя спелыми черными дынями на фарфоровом блюде.
Кина в последний раз облизала пальцы и, сунув руку под простыню,
И вдруг он почувствовал что-то не то. Когда Кина ущипнула его за ухо, ее ладонь оказалась липкой. Не может быть! Эта юная дикарка посмела вывозить его постель в шоколаде!
Круглая голова Оливио в мгновение ока вынырнула из-под простыни — мокрая, раскрасневшаяся, с открытым ртом и высунутым языком. Он был взбешен, прямо задыхался от возмущения.
— Ах ты свинья! Испоганила мою постель!
Обеими руками он схватил ее левое запястье и уставился на замазюканные пальцы. Потом, вне себя от ярости, впился в эту руку зубами. А почувствовав во рту смешанный вкус шоколада и крови, окончательно озверел и укусил еще больнее.
Кина вскрикнула и запустила правую руку в коробку шоколадных конфет на ночной тумбочке. Оливио, как терьер, вцепился в ее окровавленную конечность. Тогда она вывалила ему на голову липкое месиво из раздавленных конфет; по лицу и туловищу Оливио побежали противные сладкие струйки. Он ахнул и ослабил хватку. Кина схватила его за уши и заставила снова нырнуть под простыню.
— Лен, Луэллин, вот что вам нужно! Как можно скорее посейте эти семена! — настойчиво твердил Пенфолд после ужина, указывая здоровой рукой в сторону привезенных им мешков. — После окончания войны у нас на родине острый дефицит тканей. Уже сейчас платят триста фунтов за тонну — и цена все время растет.
Их долг Раджи да Сузе составлял тысячу сто фунтов.
— Что из него делают? — спросила Гвенн.
— Да все, что угодно. Паруса, манишки, постельное белье для моей дражайшей половины и пеленки для карапузиков. Когда я умру, меня наверняка завернут в саван из льна. Он нежнее и вдвое прочнее хлопка. Обязательно засейте поле побольше! Попробуйте также сизаль, если достанете луковицы.
— Мы можем рассчитывать только на троих-четверых, — напомнил Алан.
— Может, юный Райдер протянет вам руку помощи, — Пенфолд покосился на ноги юноши и поморщился, — после того, как почистит сапоги?
Гвенн посмотрела на освещенное огнем костра лицо Энтона.
— Боюсь, что нет, сэр: какой из меня фермер? — со смехом возразил Энтон и тотчас почувствовал, что Гвенн разочарована. — Ну, может быть, временно, пока не приедет Кариоки. Мы собираемся поохотиться.
Ему стало стыдно, что он не позаботился о сапогах — отличных «веллингтонах», подарке Пенфолда.
Как отнеслась бы к нему Гвенн, будучи свободной? Сочла бы слишком зеленым и перекати-полем?
В смятении Энтон представил себе Анунциату — как она, обнаженная, наслаждаясь риском, крадется по коридору «Белого носорога», чтобы попасть в его комнату. Она являлась как сон и застывала у изголовья, одной рукой гладя свою грудь, а в другой держа бутылку шампанского. На ней не было ничего, кроме шляпы с широкими полями. Она ждала его пробуждения. Лунный свет серебрил обнаженные ягодицы. Энтон просыпался, и вместе с ним просыпалось желание. Анунциата поворачивалась к нему спиной и, положив руки на подоконник, опускала на них голову. Неужели она точно так же ведет себя с другими мужчинами? Долго ли она будет принадлежать ему?