Отель с привидениями и другие таинственные истории (сборник)

Диккенс Чарльз

Агнес сложила письмо и, взбудораженная, пошла остыть к себе в комнату. Первоначальный восторг при мысли увидеть Венецию сменился менее приятными чувствами. Когда к ней вернулось обычное самообладание, она с неудовольствием вспомнила прощальные слова вдовы Монтбарри: «Мы встретимся снова — здесь ли, в Англии, или в Венеции, где умер мой муж, и встретимся в последний раз».

В конце концов, это всего лишь совпадение, что именно после этих слов ход событий неожиданно увлекал Агнес в Венецию. Точно ли, что эта зловещая прорицательница еще в Америке и между ними тысячи и тысячи миль? А может, ход событий и ее влечет сейчас в Венецию? Агнес вскочила с кресла, устыдившись, что хоть на минуту поддалась суеверию, внушившему ей эти мысли.

Она позвонила, послала за своими подопечными и объявила домашним о скором

отъезде. Шумный восторг детей, лихорадка быстрых сборов придали ей новые силы. Как они того заслуживали, она брезгливо отринула нелепые опасения. Она работала, как могут работать только женщины, отдающиеся делу всем сердцем. В тот же день путешественники добрались до Дублина и сразу сели на корабль, отплывавший в Англию. А через два дня они были в Париже с лордом и леди Монтбарри.

Часть четвертая

Глава 1

Было 20 сентября, когда Агнес с детьми приехали в Париж. А миссис Норбери и ее брат Фрэнсис уже начали свое итальянское путешествие — по меньшей мере за три недели до того, как открывшийся отель примет приезжающих.

Виновником этого заблаговременного отъезда был Фрэнсис Уэствик.

Подобно своему младшему брату Генри, он упрочил свое финансовое положение благодаря собственной энергии и смекалке — с той лишь разницей, что действовал он в области искусства. Сначала он зарабатывал деньги, выпуская еженедельную газету, потом вложил доход в один лондонский театр. Это прекрасно поставленное дело пользовалось у публики твердой и великодушной поддержкой. Раздумывая, чем привлечь театралов в наступающем зимнем сезоне, Фрэнсис решил встряхнуть пресыщенных балетоманов зрелищем собственного изобретения, где танец сочетался с драматическим действием. Соответственно сейчас он был занят поисками лучшей танцовщицы, какая только могла отыскаться на континенте, с, непременным условием, чтобы та была привлекательна. Прослышав от своих зарубежных корреспондентов, что в Милане и Флоренции блеснули две дебютантки, он пожелал непременно посетить оба города и составить собственное мнение о достоинствах обеих танцовщиц, после чего присоединиться к новобрачным в Венеции. У его вдовой сестры были друзья во Флоренции, ей хотелось их увидеть, и она охотно составила ему компанию. В ожидании дня, на который был назначен семейный сбор в Венеции, Монтбарри оставались в Париже. Во французской столице их нашел Генри проездом из Лондона на открытие нового отеля.

Вопреки советам леди Монтбарри, он воспользовался встречей с Агнес, чтобы возобновить свои домогательства. Трудно было выбрать менее удачное время для выяснения отношений. Ни сама она, ни окружающие не могли этого понять, но парижские увеселения подействовали на Агнес угнетающе. Она не жаловалась на нездоровье; она охотно отдавалась калейдоскопу развлечений, какие предлагает иностранцам выдумка этого самого бойкого народа на свете, но ничто не встряхнуло ее, ей было скучно и утомительно все это. В таком душевном и физическом состоянии неуместные речи Генри не только не встретили благожелательного отклика, но и просто переполнили чашу терпения: она откровенно и наотрез отказалась слушать его.

— Зачем ты напоминаешь мне о том, что я перестрадала? — раздраженно спросила она. — Неужели ты не видишь, что это оставило след во мне на всю жизнь?

— Я полагал, что кое-что уже знаю о женщинах, — исповедался он леди Монтбарри, ища утешения. — Но Агнес — совершенная загадка. Прошел год после смерти Монтбарри, а она остается верной его памяти, словно он умер, храня верность ей самой, — она по-прежнему переживает потерю его, как никто из нас.

— Вернее ее не было женщины на земле, — ответила леди Монтбарри. — Помни об этом, и ты ее поймешь. Разве может такая женщина, как Агнес, отдать свое сердце или охладеть, сообразуясь с обстоятельствами? Если человек оказался недостоин ее, перестал ли он быть ее избранником? Вернейший и лучший его друг при жизни, хотя он этого и не заслужил, она, естественно, остается вернейшим и лучшим другом его памяти. Если ты ее действительно любишь — жди; доверься двум своим лучшим друзьям — мне и времени. Завтра же отправляйся в Венецию, а когда будешь прощаться с Агнес, найди теплые слова, словно ничего не случилось.

Генри

мудро последовал ее совету. Прекрасно понимая его состояние, Агнес, со своей стороны, попрощалась с ним тепло и сердечно. Когда он уже от двери бросил на нее последний взгляд, она, пряча лицо, поспешно отвернулась. Был ли то добрый знак? Спускаясь с ним по лестнице, леди Монтбарри сказала:

— Конечно, это добрый знак. Напиши нам, когда будешь в Венеции. Мы дождемся здесь письма от Артура и его жены, чтобы знать, когда ехать в Италию.

Прошла неделя, но писем от Генри не было. Прошло еще несколько ней, и пришла телеграмма. Отправленная из Милана, а не из Венеции, она содержала странное сообщение: «Выбыл из отеля. Вернусь к приезду Артура с женой. Временный адрес: Алберго, Реале, Милан».

При том, что Венецию он предпочитал всем прочим европейским городам и к тому же предполагал быть на месте, когда съедутся родственники, какая неожиданность могла вынудить Генри переменить свои планы? И почему такой скупой текст, без всяких объяснений? Пусть наш рассказ нагонит его и в самой Венеции отыщет ответы на эти вопросы.

Глава 2

Делая ставку в основном на английских и американских путешественников, отель «Палас» отмечал свое открытие, как водится, грандиозным банкетом и нескончаемыми речами.

Задержавшись в пути, Генри Уэствик объявился, когда гости уже перешли к кофе и сигарам. Обозревая великолепие гостиных и особо отмечая искусное сочетание удобства и роскоши в спальнях, он был готов разделить оптимизм старой няни относительно десятипроцентных дивидендов. Начало, во всяком случае, обнадеживало. Повсеместная реклама пробудила такой интерес к этому предприятию, что в первую же ночь были заняты все номера. Генри смог получить лишь комнатушку на верхнем этаже — и то благодаря счастливому случаю: не приехал джентльмен, письмом заказавший ее. Генри это вполне устроило, и он уже шел ложиться спать, когда уже другой случай отвел ему иной ночлег, поместив в лучшие условия.

Поднимаясь из цоколя к себе наверх, Генри вдруг услышал рассерженный голос (он различил в нем новоанглийский акцент), обличавший грубейшее издевательство, какое только можно сотворить над гражданином Соединенных Штатов, а именно предложить ему ночевать в комнате без газовой горелки.

Вообще американцы не только самый покладистый народ на свете, они еще при определенных условиях и самый терпеливый и уравновешенный народ. Но они тоже люди, и отживший обычай спальной свечи кладет предел американскому долготерпению. Путешествующий американец, о котором идет речь, отказывался верить тому, что его спальня может считаться таковой без газового рожка. Указывая на стены и потолок, управляющий обратил его внимание на прекрасные старые росписи, подновленные и со свежей позолотой, и объяснил, что газовая лампа непременно все зачадит уже через несколько месяцев. Путешественник отвечал, что это возможная вещь, но росписи ему без надобности. Он привык к спальне с газом, он хочет спальню с газом, и он намерен ее получить. Уступчивый управляющий согласился поспрашивать на верхнем этаже, где условия похуже, но освещение газовое, не согласится ли какой-нибудь джентльмен поменяться номерами. Генри, слышавший это, был вовсе не прочь обменять маленькую спальню на большую и вызвался быть этим добровольцем. Замечательный американец тут же пожал ему руку.

— Вы культурный человек, сэр, — сказал он, — и вам эта роспись в самый раз.

Входя в номер, Генри поднял глаза на табличку. Там стояла число «14».

Усталый и сонный, он предвкушал хороший ночной отдых. Имея абсолютно здоровые нервы, он хорошо спал и дома, и на новом месте. Однако без сколько-нибудь внятной причины его ожидания не оправдались. Роскошная постель, хорошо проветренная комната, восхитительная тишь венецианской ночи — все располагало ко сну. А он не сомкнул глаз. Невыразимая тоска и тревога не покидали его ни ночью, ни на рассвете. Как только отель подал признаки жизни, он спустился в столовую и заказал завтрак. Когда принесли еду, он обнаружил в себе еще одну необъяснимую перемену. У него абсолютно отсутствовал аппетит. Прекрасный омлет, отличные отбивные он вернул, даже не попробовав, а ведь он никогда не жаловался на отсутствие аппетита и чего только не усваивало его пищеварение!