Отель у переправы
Шрифт:
Я оставил Машу работать, а сам, не заходя больше домой (так как у меня все имелось с собой – полотенце, солнцезащитные очки, шлепки на ногах, плавки под шортами) направился к номеру тринадцать. Катя уже сидела на веранде и ждала, когда я зайду за ней. Заметив меня издалека, она помахала мне рукой, но не поднялась с кресла. Всего за пару часов воздух, остуженный за предыдущие дни дождями и холодным арктическим циклоном, быстро нагрелся. Солнце начало не на шутку припекать. Еще утром сидеть под его лучами было довольно приятно, но сейчас уже захотелось переместиться либо в тень, либо ближе к воде. Мне подумалось, что у моря будет комфортно и мы не зря решили сначала полежать на пляже.
Катя была одета только в купальник, на ней уже не было ни джинсов, ни рубашки. Рядом с ней лежало отельное белое полотенце. «Странно, что она купальник
Войдя на веранду, я обратил внимание на то, что на столе так и стоит почти пустая вчерашняя бутылка, а Катя потягивает из бокала ее остатки.
– Мы идем на пляж? – спросил я.
– Я готова, – Катя обвела взглядом свое полуголое тело. Она не была совсем уж бледной, но в последний раз загорала, видимо, давно. Вообще, тип её кожи был смуглым. Но когда человек долго не загорает его кожа бледнеет и уже трудно сказать какого она типа. Следовательно, Катя загорала не очень давно.
– Тогда идем!
Она поднялась, взяла полотенце и, поставив пустой бокал на столик, спустилась с веранды на дорожку. Пришлось ее догонять, после чего, и мы, не спеша, пошли на пляж.
Отдыхающие уже заняли добрую половину шезлонгов и зонтиков. Нам пришлось расположиться с краю пляжа, но нет худа без добра. Мы оказались вдалеке от кричащих детей, их родителей и музыкальных колонок, из которых выливалась на головы отдыхающих российская попса. Я подтащил два шезлонга к стоящему с краю зонту, мы положили на них свои полотенца и легли. Солнце, будто решив наверстать упущенное время, жарило так, что мы, сначала открытые его лучам, стали прятаться в тень зонта. Но в море пока идти мы не рискнули.
– Купаться пойдем? – спросил я.
– Сейчас? Нет. Попозже, хочу погреться сначала.
Шторм совсем утих, и гладь моря лишь изредка сменялась легкой, почти речной рябью. Шума набегающей волны, которая так нравится всем, не было. Иногда орали чайки, пролетая над нами по своим прожорливым делам. Некоторое время мы лежали молча, думая каждый о своем. Я, признаться, прикидывал размер налогов, которые выплачу за этот год. О чем думала Катя, сказать не могу. Но, видимо, о чем-то высоком, потому что вскоре спросила меня ни с того, ни с сего следующее:
– Милый, ты веришь в бога?
Я совершенно не был готов к такому вопросу. Сами понимаете, говорить о Нём всуе, после подсчета денег. Поэтому я не сразу нашел, что ей ответить.
– Да, – сказал я просто и без каких-либо пояснений.
– Традиционно?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, в соответствии с евангелием и всеми канонами?
– Хм… вера, это тонкая материя. Это скорее философская категория. Вера на закате античности, вера в средневековье, в эпоху возрождения и сегодняшняя вера в нашей современной жизни, – совершенно разные понятия. Человечество развивается, приобретает опыт и новые знания. Поэтому все каноны, предложенные теологами тогда, на заре христианства, порой неуместны сегодня. Возьми, к примеру, утверждение церкви о строении солнечной системы. И ведь они твердо верили сами и заставляли других верить в их видение мироздания, даже некоторых, особенно рьяных спорщиков сжигали. А что получилось в итоге? Те, кто были признаны еретиками, оказались правы. И что? Что изменилось в вере в бога? Ровным счетом ничего. Сами служители изменились и изменили свою религию. Сегодня они не смеют сказать, что солнце крутится вокруг земли. Но они продолжают утверждать другие принципы. А кто гарантирует, что не сегодня, завтра наука преподнесет новые открытия, которые перевернут их представления. Как тогда они изменят каноны? Но если возвратиться к твоему вопросу, то я верю, но с учетом своего взгляда на мир. Я верю в бога, верю в бессмертие души, верю в божий суд, верю в наказания за грехопадение. Но в то же время я верю и науке, которая, с моей точки зрения, не опровергает мою веру, а скорее расширяет ее, дополняя и порой укрепляя.
– То есть ты не совсем традиционно относишься
– Если ты об обрядах, то, скорее, да. Я довольно просто отношусь к ним. Могу посетить, могу не посещать. Посещаю, скорее, из любопытства, чем из внутренней необходимости, хотя мой знакомый священник, к примеру, необходимость причастия объясняет современными научными категориями. Я – больше толстовец. «Бог должен быть в душе человека» – вот мое убеждение. Посмотри кругом: сколько служителей в рясах исправно совершают все необходимые обряды, а насколько они верят в бога в душе? Верят ли они в бога, когда торгуют алкоголем и табаком? Верят ли, боятся ли всевышнего, когда разъезжают на «мерседесах», живут во дворцах, носят часы стоимостью в десятки тысяч евро?! Разве от настоящей веры строятся золотые храмы, в которые приходят нищие? Причем нищие не духом, а нищие в прямом смысле этого слова. Но все это люди. А люди грешны. Они рождаются в грехе. Знаешь, я много и долго могу говорить на тему веры. Но мне кажется, сейчас не время и не место. Давай придадимся мирским утехам, ублажению бренного тела, а не бессмертной души! Посмотри, как вокруг хорошо! Плещется море, которое еще вчера было серым, мрачным и суровым, а сегодня оно совсем другое – лазурное, теплое и чистое. Опусти ногу, и ты почувствуешь тепло прогретого песка. Воздух наполнен ароматом соли, все еще цветущих трав. Ведь все это создано божественной силой, а не дьявольскими проделками. А раз это создано, мы здесь живем, то мы просто обязаны этим пользоваться и восхищаться! Мы обязаны благодарить Господа за эти подарки!
– А ты не хочешь поинтересоваться, как я отношусь к вере? – спросила моя собеседница.
– Я смотрю у тебя сейчас настроение пофилософствовать. Давай я попробую угадать.
– Попробуй.
– Только без обид!
– Обещаю.
– Я думаю, что ты не веришь в бога, только в чёрта. Раньше верила, но в последние годы жизнь заставила тебя разочароваться в нём и в вере в него. И, наверное, это не только из-за твоего горя. Все беды, и несчастья, случившиеся в твоей жизни наложились, как в детской игрушке пирамидка. Знаешь, на палку надевают блинчики разного диаметра.
– …по сути ты прав…
– Давай оставим эту тему!
Я сел на шезлонге и посмотрел на лежащую передо мной Катю. Она грустно смотрела в даль. Заметив мой пристальный взгляд, она тоже села.
– Ты собрался поплавать?
– Да. Ты не хочешь со мной?
Она встала и, не дожидаясь меня, не оглядываясь, пошла к морю, черпая горячий песок пальцами ног. Я тоже встал и на минуту задержался, любуясь ее грациозностью и идеальными формами, что подобно искусному скульптору создала сама природа. Потом во мне проснулось ребячество. Я побежал, обогнал девушку, схватил ее за руку и потащил за собой. Мое веселье мгновенно передалось и ей, словно она только этого и ждала. Катя весело взвизгнула, и мы уже вдвоем помчались по воде, быстро углубляясь, и вскоре одновременно нырнули, ощутив мочками ушей прохладу морской пучины.
Глава 5
– Так называемая глобализация, кризис мировой экономики усиливают и без них существующую несправедливость в нашем обществе. Неравенство, возникшее после краха СССР поляризует наш народ, монополизм всяких там РАО уничтожает конкуренцию и лишает возможности прогресса, уровень жизни людей резко снижается в течение жизни нашего поколения, а так широко разрекламированный «средний класс» размывается и беднеет, если он вообще существовал. Социальные гарантии отменяются. Даже в экономически успешных европейских странах вместо «креативного класса», с которым связывались надежды, появился и растет новый слой, лишенный всякой уверенности в завтрашнем дне и жизненных перспектив. Они и станет могильщиком современного общества! Капитализм, к которому мы стремились двадцать с лишним лет назад, исчерпал себя и находится в тупике! Впрочем, я думаю, что его и не было в понимании Маркса. У нас, пожалуй, государственный феодализм! Всё больше появляется левых партий, но отчего-то они сразу же превращаются в патриотические. Если раньше они боролись со своими угнетателями, то сегодня начинают бороться за мифическое отечество. Возьмем Грецию, Испанию, Латинскую Америку: их успехи на местном уровне не сопровождается значимыми успехами в национальной политике. Если они приходят к власти, то, скорее, как патриоты, чем как левые, а если и как левые, то они не могут построить новое общество, они довольствуются лишь смягчением пороков капитализма.