Отголоски прошлого
Шрифт:
Грейди не рассказал бы об этом Бодро, даже если бы между ними были прежние отношения. Такими вещами не хвастаются перед друзьями, а перед людьми посторонними – тем более. Он и о тюрьме ни за что не стал бы ему говорить, но просто психанул тогда, услышав упрёки в свой адрес. Подумать только, Бодро ещё посмел обвинить его в предательстве! Издевался он что ли над ним, или действительно ожидал от Грейди другого к себе отношения?
«ПОЧЕМУ ТЫ РАНЬШЕ НЕ ПРИЕХАЛ?»….
«Да потому что ты меня бросил там одного, вот почему… Ты вернулся в свой любимый Портленд, как и собирался, но только почему-то без меня. Мог бы ещё тогда не пудрить мне мозги, мог бы постараться ничего не обещать и не строить из себя отца родного, ведь я бы тогда не питал никаких иллюзий и с самого начала не стал бы к тебе привыкать»….
Он даже не думал, что эта боль останется в его сердце навсегда. С годами притупится, утихнет, но всё равно не пройдет. В своей, ещё достаточно недолгой жизни, он пережил и испытал столько, что по сравнению со всем этим история с Бодро давно должна была стереться
О том, как попытка приобрести фальшивый паспорт привела его в Лон Дак, Грейди расписал Бодро практически полностью, и тут ни разу не покривил душой. Всё именно так и было. Он попал туда буквально через несколько месяцев после побега из Гонконга, когда ему еще не исполнилось восемнадцати лет, и это, в какой-то степени, было даже к лучшему. Потому что без ТАКОЙ школы выживания Грейди, пожалуй, там бы не продержался, даже хорошо владея боевыми искусствами. Не было бы у него той исступлённой злости к врагам, благодаря которой он столько раз выигрывал гладиаторские бои. Те, кто не знал, на что способен этот хорошенький, безобидный с виду мальчишка, жестоко поплатились за свои настойчивые попытки с ним развлечься. Если бы они видели, как он ещё не так давно сворачивал шеи соперникам по рингу, то, наверное, поняли бы, что терять ему уже нечего. Впрочем, самым вменяемым повезло отделаться только лёгким испугом и парой ушибов, а вот двум отморозкам, которые всё-таки рискнули пойти до конца, лишь чудом удалось остаться в живых. Они напали на Грейди ночью – видимо, надеялись застать врасплох и, в принципе, так оно и вышло. Правда, на мгновенную реакцию подростка не рассчитывали, а потом было уже поздно удивляться и жалеть. Впоследствии Грейди даже вспомнить не мог того, что произошло в камере. В первый момент он безумно испугался, что не сможет вовремя вырваться, но скорее всего, именно эта паника и придала ему дополнительные силы. Даже на ринге, спасая свою жизнь, он так не выкладывался, и даже к тем, кто хотел его убить, не испытывал такой звериной ненависти. Уже потом, выйдя из состояния аффекта, Грейди узнал о том, что оба насильника попали в реанимацию. Одному из них он перебил позвоночник, второму – проломил череп о стену… К счастью, и тот, и другой выжили, хотя Грейди на тот момент было абсолютно всё равно, как это отразиться на его дальнейшей участи. Честь и мужское достоинство вполне стоили пяти дополнительных лет заключения, а идти ему в любом случае было некуда…
Существует ли на свете что-то хуже одиночества? Не какого-то там абстрактного, внутреннего, вызванного непониманием близких, а самого настоящего, полного одиночества, когда ни рядом, ни далеко нет человека, которому ты нужен. Какая безысходная тоска – жить только для себя, никому не верить, никого не любить, не видеть никаких целей в жизни. Просто плыть по течению, мотаться как щепка в бушующем океане и не понимать, во имя чего это всё?
За девять с лишним лет у Грейди было достаточно времени для того, чтобы подумать о смысле бытия. У Бога он уже давно не искал никаких ответов на вопросы, всё больше копался в себе и, как когда-то учил его Гэри, пытался относиться ко всему происходящему философски. Не жалеть о прошлом, принимать настоящее таким, какое оно есть, и не мечтать о будущем, которое по большому счёту, всегда устраивается само по себе, как бы ты не хотел его контролировать. Глупо и бесполезно сетовать на судьбу, обвиняя её во всех своих злоключениях, любая судьба – это следствие каких-то человеческих поступков. Никакая сила извне не влияет на неё так, как сами люди, и если уж искать правых и виноватых, то только среди них, а не где-то там, на небе.
Наверное, он и сам был не идеален и многое в своей жизни делал не так, как нужно. Где-то проявлял слабость, а где-то наоборот шёл напролом, не сбавляя обороты. Но и в том, и в другом случае он просто ХОТЕЛ ЖИТЬ, и это в какой-то степени оправдывало многие его поступки. Когда-то давно у него отняли детство. Тоже не судьба – конкретные люди, а если точно, то один человек, которого Грейди долго видел в своих ночных кошмарах, ещё будучи ребёнком… Почему-то именно он, а не вооружённые вьетконговцы, прочно и упорно ассоциировался в памяти мальчика с той страшной сценой в пылающей деревне. Может быть, из-за того что его Грейди тогда меньше всего ожидал увидеть в обществе убийц с автоматами. Родители считали его своим другом…Доверяли ему… А он пришёл и сам лично дал приказ «чарли» их расстрелять. Грейди это помнил. Даже спустя годы видел циничную ухмылку этого подонка, его хищное выражение лица…
– ТОМ… ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО МЫ НЕ ВИНОВАТЫ… ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ?
– Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛ, ЧТО ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ, ФЭЙ…ТЫ САМА ВО ВСЁМ ВИНОВАТА…
– БОГ ТЕБЕ СУДЬЯ, ТОМ…
Конечно же, его звали Том. Больше Грейди не знал об этом человеке ничего. А ведь это именно он привёл вьетконговцев в Чан Ло. Об этом сложно было не догадаться даже тогда, в детстве, а сейчас,
Возможно, ему бы никогда в жизни не удалось узнать всей правды о смерти своих родителей, и уж тем более, выйти на след их убийцы, если бы счастливый случай не свёл его с отцом Джастином. Это была редкая удача – спустя столько лет встретить человека из своего прошлого, способного пролить свет на многие события того времени. После освобождения из Лон Дак, Грейди ненадолго осел в Сайгоне, уже давно переименованном в Хошимин. У него по-прежнему не было ни паспорта, ни денег, но зато была сила и мастерство настоящего воина, которое много раз спасало ему жизнь и честь, а теперь стало и основным способом заработать: сперва частными занятиями с теми, кто желал овладеть искусством самозащиты, а чуть позже – постоянными тренировками в одном из местных доджо. Конечно, это была далеко не та жизнь, о которой Грейди мечтал. Грустно и досадно в двадцать семь лет совершенно ничего не иметь за душой, однако после беспризорничества и тюрьмы даже такое скромное существование казалось верхом блаженства. Он не голодал, его доходов хватало не только на самое необходимое, но и на какую-никакую крышу над головой – на окраине Сайгона вполне можно было найти дешёвую комнату с минимумом удобств. Это всё равно было на порядок лучше, чем давние ночёвки в грязных подъездах.
Долгое время свобода слегка пьянила его. Он часами мог бродить по городским улицам – просто так, бесцельно, заново привыкая к нормальной человеческой жизни без войны и насилия. Если раньше его местом жительства были только трущобы и помойки, то теперь у Грейди имелась возможность изучить Сайгон снаружи. И не только изучить, но и стать частью этой удивительной и по-прежнему загадочной страны, с которой за столько лет он успел сродниться и даже полюбить. По-своему, против воли, как иной нежеланный ребёнок любит свою неласковую пьяницу-мать, вынужденную его растить и кормить ради чувства долга. Мать, которая ругает, отвешивает затрещины, порой вообще игнорирует, но всё равно не бросает на произвол судьбы. Пусть Грейди не видел здесь ничего хорошего, однако другой Родины у него не было уже давно, с тех пор как родители покинули Канаду. Он никогда не мечтал туда вернуться – за двадцать с лишним лет восточноазиатская культура и быт целиком и полностью вошли в его кровь, до мозга костей сделав его коренным азиатом. Он еще помнил английский язык, однако пускал его в ход лишь при крайней необходимости, предпочитая ему тоже уже совсем родной вьетнамский, на котором разговаривал легко, свободно и даже без акцента. Для того чтобы окончательно стать тут своим, можно было бы еще и религию поменять, тем более что у Грейди были все основания отказаться от своего, христианского бога, когда-то отвернувшегося от его глубоко верующей семьи, но... что-то мешало переступить эту критическую черту. Предать свою религию – означало навсегда перечеркнуть связь со своим прошлым, забыть свои корни и, что самое важное, своих родителей, которые посвятили этой вере всю свою жизнь. К такому шагу Грейди был не готов морально. Он до сих пор очень трепетно воспринимал всё, что имело отношение к отцу и маме, и потому, однажды совершенно случайно обнаружив в одном из тихих кварталов Хошимина христианскую церковь, был потрясён не на шутку.
Она была почти такая же как та, в которой когда-то служил его отец, ещё там, в Гамильтоне. Скромное здание, безо всякой помпезности и вычурности – такую могли построить только непритязательные протестанты. Грейди долго стоял перед воротами, раздираемый разными противоречивыми эмоциями, то делая шаг вперёд, то отступая обратно. Это явление было из того, старого мира, с которым он, нынешний, уже давно не имел ничего общего. И всё-таки окунуться в ту забытую детскую сказку хотелось просто до дрожи в коленях. Вспомнить себя ребёнком… Ощутить уют и покой… Поговорить с понимающим, чутким человеком, и, может, у него узнать, так ли сильно он грешен?
Преодолеть себя оказалось трудно…Грейди переступал порог дома божьего, зажмурившись и затаив дыхание, словно ожидая немедленной небесной кары Увы, его было за что наказывать, и некоторых своих поступков он бы даже самому себе никогда не простил. Может, тяжесть этого груза была слишком велика, и именно это заставило Грейди на какое-то время примириться с вероломным христианским богом? Он хорошо помнил, как действовали на людей отцовские проповеди и, наверное, невольно надеялся на то, что кто-то подобный отцу так же сумеет ему помочь обрести душевное равновесие. Всё вышло с точностью до наоборот…