Отголоски судьбы
Шрифт:
— Мы не стали брать поселение в оцепление. Вы сами сказали, что должно быть тихо.
Димостэнис продолжил ходить из угла в угол, на всякий случай, отойдя как можно дальше от помощника. Нервы что-то в последнее время не те.
— Я сказал, что вам надо привезти девчонку, не привлекая к себе внимания. Народ не должен бояться властей. Люди не должны ждать нового всплеска репрессий, как было тридцать аров назад, когда убили императора. Город же пуст, жители не выходят на улицы или ночами тайно покидают его пределы. Мы не можем позволить себе дать ни малейшего повода. Любое действие станет той
Клит провел рукой по волосам, опустился на шею. Куртка слегка распахнулась, и на глаза главы службы попалась нашивка. Это все же прорвало поток еле контролируемой ярости.
— Значков понаделали! — Димостэнис схватил помощника за воротник. — Что он означает?
Тот понуро молчал.
— Что???
— Все видим и стоим на защите.
— Вот именно!!! — заорал Дим. — На ЗА-ЩИ-ТЕ! Мы должны охранять империю, нашего правителя, подданных его величества! Вы же одну девчонку уберечь не смогли!
Зло выдохнув, он отпустил помощника и отвернулся, тяжело положив руки на стол.
— С глаз долой! На сегодня с меня хватит!
За спиной едва слышно прикрылась дверь. Постояв так еще несколько мгновений, Димостэнис стал швырять со стола все, что попадалось ему под руку, выплескивая злость. Бумаги, карандаши, перья, фарфоровую чернильницу, которая, не выдержав столь бурного проявления чувств, рассыпалась на мелкие осколки, забрызгав пол, одежду. Это вызвало новый всплеск ярости, и он, круто развернувшись, стал искать глазами на что еще можно ее вылить.
— Сэй, — раздался осторожный голос за его спиной, — как я вижу, вы уже закончили на сегодня?
Кир Холливер с абсолютно бесстрастным лицом замер возле дверей.
— Не хотите травяной настойки?
Дим бросил на секретаря бешеный взгляд и почти выбежал из кабинета. Дойдя до императорских покоев, он немного остыл, а когда гвардейцы распахнули перед ним дверь, он почти уже был в норме. Правда в последнее время Димостэнис и сам не знал, что считать нормой.
К сожалению, пока сбывались самые худшие прогнозы Олайи. Прошло уже два семидневья с тех пор как император находился в состоянии восстановительного сна. Эти неизмеримо долгие дни утонули в вязкой трясине бесконечных встреч, ворохе бумаг, проблем, которые как снежные ком росли день ото дня. Решение о дружбе с киром Холливером было верным и приносило свои плоды. Никто лучше него не разбирался в необъятных стопках бумаг и бесчисленных количеств папок, которыми был завален внушительных размеров стол. Он умел выявлять самое важное и отсекать не нужное, разгребал прошения и отсылал многих жалобщиков и других мелких чиновников в ведомства, которые могли решить вопросы без вмешательства главного советника.
Как оказалось, быть императором совсем не весело. И что только в этом находит Аурино?
Глядя в худое, почти бескровное лицо друга, Дим мечтал получить ответ на этот вопрос. Однако в эту ночь, как и многие другие до нее чуда не случилось.
— Доброй ночи, — тихий голос за спиной.
— Я не видел тебя уже целую вечность, — мужчина повернулся. — Я каждый вечер прихожу сюда.
Олайя легко пожала плечами.
— Я живу по графику его величества. Когда ему не нужна моя помощь, я ухожу к себе в покои. Ночами у него
Девушка опять скрылась за соседней дверью.
— Хочешь травяной настойки? — позвала она его.
— Успокоительной, как обычно? — спросил Димостэнис, идя следом за ней.
— Нет. Скорее всего наоборот — бодрящей.
— Скорее всего? — он удивлено приподнял брови. — Ты сама не знаешь, что готовишь?
Олайя засмеялась.
— Это все Джерис.
— Джерис?
— Тот молодой травник, которого ты мне дал в ассистенты.
Дим в отчаянии прикрыл глаза. Когда она попросила помощника, в суматохе первых дней под руку попался лишь тот перепуганный парнишка, которого привели в покои его величества. А потом он просто… Стыдно было даже об этом думать.
— Прости, Лала, — прошептал Дим, — это моя вина… я…
Олайя беспечно махнула рукой.
— Он отличный мальчик. И большая умница.
Димостэнис скривил губы и сел на диван.
— И чем же он такой примечательный?
— Я же сказала, он — травник.
— Завидую.
Она повернулась. Мягко провела ладонями по своим косам, перекидывая их со спины на грудь.
— Мне показалось, что ревнуешь.
Дим отвернулся и прикусил губу, слушая ее тихий смех.
— Он один из лучших учеников сэя Пантерри. Я столько много нового узнала об этой области врачевания. И поняла, какие у меня большие пробелы. Обязательно их восполню, когда появится свободное время, — она налила вскипевшую воду в тонкие высокие кружки. — Представляешь, оказывается, что все травы заменяемые.
— Очень познавательно.
— Правда! Я раньше, когда делала заказ травникам на какие-то мази или лекарства особенно редкие, очень часто слышала, что сейчас нет компонентов и надо ждать. Джерис объяснил мне, что опытный травник-целитель никогда не скажет такого. Что всегда одну траву можно заменить набором других. Главное знать все их свойства и уметь отделять одно от другого. Я обязательно, обязательно этому научусь!
Димостэнис замер.
— Абсолютно любую? Даже ту, которой уже давно нет? Я имею в виду, например, по каким-то причинам исчезла как вид. Вымерла. Или что там еще бывает с растениями?
— Если ты знаешь ее свойства, на что она действовала и как, то — да. Любую, — Олайя хмыкнула, — правда здесь должен быть травник высокого уровня. Как целительство, это должно быть твоей сутью.
— А Бриндан?
Девушка с удивлением посмотрела на него.
— Ты как думаешь, почему род Пантерри считается лучшими в этом деле уже столько аров?
— Мастера, — выдохнул Дим.
Забери их Бездна!
Олайя протянула ему одну из кружек. Он осторожно взял горячий сосуд, слегка прикоснувшись к ее пальцам.
— Скучаю по тебе, — тихо произнес мужчина, не глядя на нее, — каждую мену, каждое мгновение. Все время представляю, что я рядом с тобой. На берегу озера или на спине ярха. Тяжелее всего дома. Мне даже кажется, что я ощущаю твой запах и чувствую тебя.
— Дим, — прошептала Олайя. В ее голосе он явно услышал мольбу и тоску и только сейчас понял, что вся ее беспечность, беззаботная веселость, бравурность — маска. Которую она надела ради него. Поддерживая, скрывая тревогу, страх, горечь вынужденной разлуки.