Отходная молитва
Шрифт:
Когда Лаверн вновь увидел ее, она стояла на коленях. Незнакомец в ниспадающих одеждах сделал шаг назад, словно любуясь содеянным. Уже в следующее мгновение, один за другим, послышались возгласы ужаса. В руке старик держал длинный изогнутый нож, а из головы Эдисон фонтаном била струя алой крови.
У Лаверна пересохло во рту. Он бросился к Эдисон. Оказалось, что кровь бьет не из головы, а из глубокой раны в груди. Машинальным движением девушка пыталась прикрыть рану ладонями, однако пронзенное сердце продолжало выплескивать фонтаны крови. В ужасе Лаверн попытался помочь ей, прижав свои руки поверх ее пальцев, но теперь алые струи только били ему в лицо, забрызгивая кровавыми
В следующее мгновение своды собора наполнились в знак пришествия Нового года оглушающим перезвоном колоколов. Лаверн с трудом встал на ноги; все присутствующие дружно, как по команде, отшатнулись от него. Неожиданно для себя он оказался в центре внимания. Кто-то из женщин бился в истерике. Словно в оправдание Лаверн покачал головой и лишь затем повернулся вслед убийце Эдисон. Тот быстрыми шагами удалялся к южному трансепту. Выругавшись про себя, Лаверн бросился ему вдогонку.
Преподобный Боб — между прочим, игрок в регби — выкрикнул что-то неразборчивое и, набросившись на Лаверна, обхватил его за шею мощной ручищей.
В ответ Лаверн без всякой злобы ударил его локтем в живот и, высвободившись из цепких объятий, резко оттолкнул к колонне. Боб грузно осел на пол, прижимая живот руками и ловя ртом воздух.
Вновь обретя свободу, Лаверн помчался за убийцей. Сердце бешено колотилось в его груди. Костлявая фигура старика превратилась в смазанное пятно, удалявшееся к восточному приделу собора. Лаверн бежал, и со лба скатывались крупные капли пота, словно вместе с ним наружу выходили душевные муки.
Перезвон колоколов только усугублял его страдания. Их гул до боли резал слух, словно то была не музыка сфер, а безумная, адская какофония. "Ты был с ней, — торжествовали они, — но не уберег. Не уберег. Не уберег".
По другую сторону главной башни собора царил мрак. Лаверна охватил могильный холод, словно некая ледяная глыба заслонила от него солнце. Вверху над головой святой Павел потрясал мечом. Пятнадцать английских королей, выстроившихся у лестницы, казалось, пристально наблюдают за ним, отчего Лаверну стало не по себе.
Понимая, что решимость на исходе, он заставил себя вступить в это царствие мрака. Казалось, будто его со всех сторон облаком окутывает чье-то нестройное перешептывание. Ноги отказывались повиноваться. Где-то сзади раздавались крики преследователей. Костлявая фигура впереди — казалось, она светилась в темноте — тоже замерла на месте. До нее оставалось не более десятка метров. В следующее мгновение одним-единственным полным грации движением незнакомец обернулся к нему. И хотя Лаверн не мог разглядеть его лица, он точно знал, что их взгляды встретились. Он вспомнил кроткую улыбку убийцы, и его объял ужас. Не желая предстать в собственных глазах трусом, Лаверн крикнул:
— Стоять! Полиция!
Затем, спотыкаясь, заставил-таки себя двинуться вперед. Когда до фигуры старика оставалось не более трех метров, в нос ему ударил тошнотворный смердящий запах, похожий на вонь гнилых овощей. Старик в ниспадающем платье понимающе кивнул — раз, второй, словно приглашая Лаверна подойти ближе. Инстинктивно Лаверн оглянулся и увидел самого себя, там, где он оставил свое тело несколько мгновений назад. Тот, второй, Лаверн наблюдал за ним с нескрываемым ужасом.
Охваченный паникой, он бросился назад, внутрь своего двойника. Но ноги слушались с трудом, а сам он, словно младенец, судорожно хватал воздух пересохшим ртом. Каждый такой не то вздох, не то всхлип гулким эхом
Старик, который до этого цинично наблюдал за его метаниями, неожиданно потерял к нему всякий интерес и, резко повернувшись, растворился во мраке. Колокола умолкли, погрузившись в скорбное молчание, словно больше не видели причин для торжества. Йоркский Минстер посетила смерть, и отныне он осквернен. В нем нет места ничему святому. Кто знает, может, ничего святого здесь никогда и не было.
Без всякой цели, так, на всякий случай, Лаверн подошел к крипту. Он уже знал, что найдет здесь. Железная решетка ворот была на цепи и тяжелом замке. Сквозь нее Лаверн сумел разглядеть ведущие вниз ступени, скрывавшиеся далее в кромешной тьме склепа, этом вместилище праха проклятых и сильных мира сего. Там, под изображением ада и Судного дня, покоились бренные останки убийцы Эдисон Реффел. Это был Томас Норт, рыцарь из Йорка, чья душа покинула тело семьсот восемьдесят восемь лет назад.
Глава 11
Охваченный каким-то тупым ужасом, Лаверн, шатаясь, побрел назад к телу Эдисон, сел рядом и окаменел, не в силах сдвинуться с места. Йоркские "Англиканцы за мир" продолжали свои бдения, но уже иного рода. Теперь они не сводили глаз с убитого горем отца, который, весь забрызганный кровью, сидел на корточках возле тела дочери. Из уважения к чужому горю присутствующие держались на почтительном расстоянии.
Жена преподобного Боба истерично причитала, а ее супруг — слишком перепуганный, чтобы обращать на нее внимание — в ожидании полиции нервно расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину. Его паства, онемев от пережитого, выстроилась, словно на часах. Время от времени кто-нибудь, осмелев, шептался с соседом, и тогда Лаверн, очнувшись на мгновение от ступора, бросал на виновника недобрый, укоризненный взгляд. Было в нем что-то от пса, зорко стерегущего могилу хозяина.
Наконец прибыла патрульная машина. Судя по всему, двое вышедших из нее полицейских, мужчина и женщина, сочли этот вызов очередной пустяковиной. С десяти вечера, когда началась их смена, они уже несколько раз выезжали разнимать пьяные потасовки. Когда полицейские входили в собор, на их лицах не читалось ни заинтересованности, ни служебного рвения. Но когда они увидели сидящего у мертвого тела посреди лужи крови Лаверна, равнодушия стражей правопорядка как не бывало.
— Ни хрена себе! — вырвалось у мужчины.
Услышав это, одна из верующих неодобрительно шикнула.
Полицейские по рации вызвали подмогу, после чего женщина-констебль, невзирая на протесты Боба, попыталась заговорить с Лаверном.
Тем временем словоохотливый Боб обрушил на нее лавину свидетельских показаний.
— Он напал на собственную дочь. Что с ней стало — вы видите своими глазами. Ударил ее ножом и побежал. Я пытался остановить его, но он и меня чуть не убил.
Констебль прикусил губу и покачал головой. Происшедшее с трудом укладывалось у него в сознании.
— Не могу представить себе этого, сэр. Этот парень наш, из полиции.
Боб недоверчиво хмыкнул:
— Верится с трудом.
— Как хотите, но он наш. И на хорошем счету.
— Ну знаете, — мрачно съязвил Боб, — после этого случая он у вас вообще войдет в историю.
Женщина в инвалидном кресле и ее спутник направились было к выходу, однако констебль, памятуя о своем долге, преградил им дорогу.
— Прошу прощения, все остаются на своих местах. Мы будем записывать свидетельские показания.