Откровение

Усачева Елена Александровна

— Удобная версия, — кивнул Макс. — Когда тебя нет, на тебя меньше обращают внимание. Когда тебя нет, тебя не боятся.

Что он такое говорит? Зачем поддерживает этот разговор?

— Пашка, не было ничего! — торопилась я. — Тут маски всякие!

— А с-с-с вами не соскучишься… — икнул Колосов, запрокидывая голову.

Он был бледен, дышал с трудом, голова еле держалась. Пашка все клонил ее то в одну сторону, то в другую, взгляд его бесцельно блуждал, не задерживаясь ни на мне, ни на Максе. Бедный мой друг, каково ему

вдруг понять, с кем он находится рядом.

— Макс, сделай так, чтобы он все забыл, — попросила я. — Ты же можешь!

— Не сейчас. — Макс осторожно стянул с себя маску. Движения у него были тяжелыми, словно он очень устал. — Можно снять первое впечатление, но не глубокое потрясение. Когда Павел успокоится…

Неожиданно Макс схватился за раковину и опустил голову.

— Что с тобой?

Макс силой заставил себя выпрямиться. А у меня вдруг страшно заломило мизинец на левой руке. Я посмотрела на перстень — бирюза в нем треснула.

— Наверное, любовь и правда убивает… Сжигает изнутри.

Медленно, очень медленно, невероятно медленно, по пальчику, Макс начал стягивать с себя перчатки. Рука у него была снежно-белая, даже ногти посветлели.

— Макс! — Мне хотелось броситься к нему, обнять, не дать упасть, но он отстранил меня рукой, а потом вдруг как будто бы надломился, став прозрачно-невесомым.

— Не может быть… — Пашка, не отрываясь, смотрел на Макса. — Это глюк, да? Шутка? Гурьева!

Лицо Макса стало уставшим, под глазами пролегли темные круги, губы посинели.

— Что происходит? — Я подняла руки, но остановилась, не зная, что для него сейчас лучше.

— Хорошо, что так получилось… — прошептал он. — Все вернется обратно, а память… это память… Со временем все стирается и остается только хорошее.

Он отдал мне маску, и я увидела, как дрожат его руки.

— Что остается?

Почему он так клонится? У него что-то болит? Да что у него может болеть!

Я отшвырнула маску и схватила Макса за плечи. Я это уже видела! Так умирают вампиры!

— Почему ты? Почему не остальные?

— Вы тут с ума, что ли, все посходили? — заорал Колосов. — Гурьева, отойди от него! Он же мутант!

Пашка схватил меня за руку.

— Хотел как лучше… по-человечески… хотел доказать, что мы можем вместе… как все… А выходит… не можем.

Макс опустил голову мне на плечо, оперся всей тяжестью. Он был по-прежнему холоден, но появилось в этом холоде нечто от лихорадки, от болезни.

— Гурьева! — взвыл Пашка, пытаясь вклиниться между нами. — Отойди от него! Не прикасайся!

— Не дай ему упасть!

Я перекинула оседающего Макса на Колосова, под тяжестью его тела Пашка присел. И тут я увидела, как светится в Пашкином кармане мой телефон.

— Отдай! — потребовала я. И как только Пашка достал мой мобильник, заорала: — Алло! Олег?

— Маша! Слава богу! Где ты?

Я шагнула, и мастерская закружилась вокруг меня. Почему так

тихо? Все пошли на улицу. Веселье продолжается. Во дворе должны быть слышны голоса.

— Маша! — кричал Олег, и мне казалось, что я слышу его голос не через трубку, а из-за двери.

— Я здесь.

Мастерская пуста, свет лампочек отражается от зеркальных осколков, закатилась в угол поддетая мыском чьего-то ботинка жемчужная бусинка… Стол с полупустыми тарелками, как всегда после праздника похожий на разгромленный город… Поредевший строй бутылок на каминной полке… Синтезатор с наброшенным на него черным плащом… Голубая штора с прилипшей красной блесткой… На экране музыкального центра прыгает уровень басов… На полу валяется затоптанная газета, на фотографии Оксанка держит под уздцы коня, и лицо у нее растерянное… А ниже еще одна фотография. Мужчина, взгляд удивленный и одновременно испуганный. «Найден и обезврежен убийца, неделю державший в страхе весь город…» Это и есть маньяк? Мужчина на фотографии был испуган. «Я выдам за убийцу кого угодно», — вспомнила я слова Дэниэла.

Убийств больше не будет. В моем городе больше не должно быть убийств!

— Где здесь? — кричал в трубку Олег. — Ты дома? Будь дома! Никуда не уходи! Вообще не шевелись!

— Я дома, — прошептала я, отбрасывая газету.

Что-то в мастерской не так.

«Ожерелье порвалось — раз, зеркало разбилось — два… — считала я машинально. Пятница тринадцатое — три. Тринадцать гостей — четыре. Кто-то, кажется, был в черном. Точно! Лерка! Черные джинсы, черная блузка. Красивая такая, со сборкой на груди, со стоячим воротничком. Всего пять».

Мало.

— Ты меня слышишь?

Голос Олега был рядом. Я резко распахнула дверь.

— О! Маша!

Олег вовремя успел отпрыгнуть в сторону, чтобы не получить дверью в лоб. В руке у него был сотовый телефон.

«Я вернулась за ключами — шесть. Нет, это на Макса действовать не должно».

Олег держал в руке пакетик. Когда отскочил в сторону, из пакетика на пол посыпалось что-то белесое.

— Что вы здесь сыплете?

— Уходи! — Олег потянулся, пытаясь схватить меня за руку.

Здороваться через порог? Нет уж!

Меня пронзило током, словно все приметы разом навалились на меня, пытаясь уничтожить, сжечь, разорвать на части.

— Что случилось? Он ушел? — Борис легкой походкой мальчика вбежал в мастерскую. Его взгляд прошил меня насквозь. — Что вы тут стоите? Их трое на улице, Ирина одна не справится!

— Да, да, — заторопился Олег, — здесь уже все заблокировано. Внутри один. Маша, не стой! Ты что, забыла? Мы же с тобой говорили днем!

Их крики эхом отозвались в голове, я все никак не могла сбросить с себя наваждение. Смотрители? Здесь? Меня обманули? С Москвы все только началось! Эдгар, Катрин… Кому-то надо было, чтобы Смотрители оживились. Кто-то очень хотел, чтобы они появились в городе.