Откровение
Шрифт:
– Дашка, слезь, я сейчас встану - и ты упадешь!
Но жар-птица продолжает свои детские забавы. А я при этом думаю: "Боже, до чего ж сильна наследственность. Она в точности копирует то, что делала её покойная мать! Инстинкт!". А наездница только смеется.
Мои книжки про дегенерацию, половые извращения и психические болезни лежат на полке в её комнате. Но Даша их читать не стала, просто полистала и небрежно говорит:
– Я все это и без вас знаю...
Иногда я сажусь в машину и еду с моей новой дочуркой в наш соседний зоопарк или в ботанический
Во время этих прогулок Даша ведет себя как примерная девочка. Иногда она даже берет меня под руку. Но психиатры говорят, что когда дочь уж слишком ласкается к своему отцу, то это комплекс Электры. И действительно - это было у моей лесбийской невесты Наташи Мейер, которая любила ходить под ручку со своим отцом, и говорила мне, что люди принимают их за мужа с женой. А тут и Дашка чудит: как только вблизи появляются какие-то знакомые, она демонстративно вешается мне на шею, словно она моя любовница. Все это детские игры, но комплекс Электры связан с лесбиянством. И мне становится жалко Дашку. А она только смеется.
В нашем соседском ботаническом саду во Флашинге масса райских яблок, которые американцы почему-то не едят. Я поехал с Дашкой и нарвал целый мешок этих маленьких райских яблок, похожих на вишни, привез их домой и сварил из них прекрасное варенье. Дашка с величайшим удовольствием съела несколько банок моего варенья. И мне приятно, что покормил сиротку. Потом мы нашли в том же ботаническом саду несколько деревьев айвы, которую американцы тоже не едят. И опять я наварил прекрасного айвового варенья и кормил им мою сиротку. Почти семейная идиллия...
Из наших разговоров выясняется такая родословная Даши: ее дед был подполковник КГБ по фамилии Зубков, вроде русский, её бабка была татарка, а её мать была русская, у которой второй муж был еврей, который сейчас живет в Бруклине и у которого сейчас вторая жена - еврейка.
– Почему же ты после смерти матери не жила с отчимом?
– спрашиваю я.
– Он ко мне приставал. И я от него сбежала.
Однако синодальные старушки, которые прекрасно знают Дашу, говорят, что её мать называла себя еврейкой. Какая-то еврейская путаница. По теории вероятности, вероятно, что ее мать была полуеврейка, а Даша четвертьеврейка. Все это еврейская третья волна, осевшая на Брайтон-бич.
Поскольку внешне Даша очень хорошенькая, у нее, конечно, есть кавалеры, тоже студенты. И она откровенно советуется со мной:
– Мой первый бойфренд глупенький, он даже не знает, как в постель ложиться. А насчет второго бойфренда я подумаю. Раньше, как через две недели, я ни с кем в постель не иду. Постепенно выясняется, что сиротка не такая уж бедная, мать перед смертью устроила дочке хорошую страховку, и митрополит нажал на своих прихожан и собрал для Даши солидное наследство. Вот она и живет на проценты с этого капитала.
Помимо
– Кто там учится в этой русской гимназии?
– спрашиваю я.
– Все евреи и один негритенок.
– А ты?
– Я была единственная русская.
Родители Веры не работают, а учат английский язык и живут на велфэр, то есть специальную пенсию для всяких социальных паразитов. Вера тоже не работает, а чему-то учится и спит с американским парнем, который торгует сыром, как сообщила мне Даша.
Выглядит Вера довольно хорошо: этакая смазливая девица, немножко крупнее и немножко старше Даши. Ходит она в американских дангеризах, заправленных в русские сапоги.
– Она производит хорошее впечатление, - говорю я.
– Не такая психованная, как ты.
– О-о, вы её не знаете. Она дома ногой выбила окно и Выбросила телефон в окно. Это чтобы её мать не говорила Долго по телефону. Так что не все то золото, что блестит. И спит она с каким-то дураком.
Вера остается ночевать вместе с Дашей. У меня в гостиной две кушетки. На одной спит Даша, и я предлагаю постелить для Веры на второй кушетке.
– Нет, нет, не нужно, - возражает Даша.
– Мы будем спать вместе, - и две голые красотки уже валяются в постели и хихикают. А я пошел на кухню читать мою газету. Пусть себе Девчонки забавляются.
Подошел день рождения Даши, ей исполнилось 19 лет. Сидит она одна в своей комнате, и стало ей скучно. Приходит она ко мне на кухню, достает из буфета бутылку водки и говорит:
– Григорий Петрович, давайте выпьем!
Как хозяйка дома, она достала рюмки и разливает водку. Сидим мы и выпиваем. Тут я вспомнил, что у меня в спальне, среди запонок и пряжек, лежит красивый русский православный крестик - золотой с голубой эмалью. Когда-то я случайно увидел его в американском ломбарде и купил просто так, как красивую игрушку.
– Даша, вот тебе подарок, - говорю я.
– Тут и хорошая надпись по-русски: "Господи, спаси и сохрани". Может быть, это тебе поможет в жизни.
Даше этот крестик так понравился, что она пустилась в пляс. Завела кассету с музыкой Володи Высоцкого и танцует у меня по кухне. Потом разбила одну чашку, затем вторую чашку - и распевает песни "Эх, Володенька!". Я подметаю шваброй осколки разбитых чашек, а плясунья улеглась на полу и продолжает танцевать, лежа на спине. Я так растрогался, что говорю:
– Даша, у меня там валяются еще два обручальных кольца. Мне они не нужны. Хочешь, я их тебе тоже подарю?
– А какая у них история?
– Одна моя невеста, Наташа Кларксон, оказалась лесбиянкой и садисткой. А вторая, моя жена Киса, тоже оказалась дефективная. Ох, Господи, спаси и сохрани!
– Нет, такие обручальные кольца приносят только несчастье. Я боюсь.
Натанцевавшись вдоволь, Даша лежит на полу и вздыхает:
– Я подняться не могу. Григорий Петрович, возьмите меня и отнесите в постель.